Родники его серебряные
Десять лет назад не стало Николая Федоровича Корсунова – писателя, нашего земляка, уральского казака, человека, который до последних дней жизни оставался преданным родному краю. В музее «Старый Уральскъ» его вспоминали как своего – родного и близкого человека, ведь многие знали его лично.
В начале 90-х годов прошлого века Николай Федорович Корсунов уехал в Оренбург, но часто приезжал в Уральск. Здесь устраивал презентацию своих новых книг, здесь отмечал свой 80-й день рождения, выступал на разных мероприятиях и лихо отплясывал на вечеринке. В музее показали кадры любительской съемки этих событий, и невозможно было представить, что всего через два года Корсунова не станет.
Из хутора Чеснокова
Нина Александровна Пустобаева рассказывала его биографию долго и подробно, сам писатель изложил ее в трех абзацах. «Явился я на свет в 1927 году на хуторе Чеснокове, где были прожиты мои запевные 17 лет. В 14 лет – колхозник, в 15 тракторист. 16 помбригадира тракторной бригады. 17-летие отметил солдатом в снайперской школе, потом – служба на флоте, Бантика. Начал писать, печататься. Журналистика стала моей пожизненной профессией. Как и писательство. После демобилизации – Уральск.
Окончил экстерном десятилетку, поступил в пединститут, но бросил – мешало творчеству. Затем целина. Работал редактором районки, опубликовал повести «Родник рождает реку», роман «Подснежники», был принят в Союз писателей СССР.
Через 5 лет снова в Уральске. Более четверти века возглавлял межобластную писательскую организацию. Издал 2 романа и 5 повестей. Затем книги рассказов и очерков, в театрах шли мои пьесы «Не поле перейти», «Онина свадьба». Многократно переиздавались воспоминания о встречах с М.А. Шолоховым. В конце 1992 г. переехал в Оренбуржье. Здесь в 2000 г. издал роман «Высшая мера», получивший многочисленные литературные премии. Коллеги доверили председательствовать в областной организации Союза писателей. Намериваюсь закончить роман о родном нашем крае, о Пугачёве, о Екатерине. Надеюсь только на свои силы…»
Сил на роман «Лобное место» хватило, он вышел в свет в 2008 году, были еще планы, но в 2009 году писателя не стало…
У многих, кто собрался в музее «Старый Уральскъ» почтить память писателя, сохранились личные воспоминания о Николае Федоровиче, ведь он очень любил общаться с земляками. Уже став известным писателем, лауреатом множества премий и наград, он был абсолютно лишен какого-либо снобизма и высокомерия, оставался таким же простым и доступным человеком, каким, наверное, был в те годы, когда работал в колхозе трактористом. И он не менял своих взглядов – до последних дней оставался уральским казаком и – советским человеком. Мне кажется, это свидетельство цельности характера, нравственного стержня в человеке.
Войну Николай Корсунов пережил подростком. Узнав, что в Дарьинское, куда была эвакуирована семья Шолохова, приехал сам писатель, отмахал десятки километров со своего хутора, чтобы только увидеть его. Вот как это описывает:
«…Вот и сельпо, а рядом небольшая саманная мазанка. Здесь, сказали мне, живут Шолоховы. Узнал, что и сам Михаил Александрович вправду приехал на несколько дней с фронта. Сижу час на сельповском крыльце, сижу два. В шолоховский дом входит и выходит народ… Наконец из калитки вышел невысокий, подтянутый командир Красной Армии с полковничьими погонами. Он! Поднимаюсь, иду навстречу, а ноги путаются от волнения и радости. Голосом, сорвавшимся на детский фальцет, почти выкрикиваю: «Здравствуйте, товарищ Шолохов!» Он внимательно и чуть удивленно взглядывает на вспотевшего подростка, на его скомканный в руках сыромятный кнут, на истомленных, привязанных к ограде лошадей. Лукаво приподнимает бровь: «Здорово, парень! Издалече?» – «Из хутора Чеснокова, колхоз имени Шевченко!» выпаливаю я так, будто только что из Парижа или Рио-де-Жанейро явился. «Ну-ну, бывай!..» – он кивает на прощанье и скрывается в райкоме партии, который тут же, рядом…
А я иду к своим лошадям, залезаю в бричку, разбираю вожжи. Все, как в полусне. Каждому встречному мне хочется крикнуть: «Я видел писателя Шолохова!»
Потом они будут дружить, переписываться, вместе охотиться, и Корсунов побывает у Шолохова в гостях на Дону.
Две жизни и одна война
Роман «Высшая мера» сам Николай Федорович считал своим лучшим произведением, он писал его 25 лет и на этот творческий подвиг его успел благословить сам Шолохов. С первой главы – все наше и чарует сердце каждого уральца, потому что это же про его родной хутор или «по-нынешнему» – поселок, про его предков, родню, соседей…
«Стоит он на юру, как на войсковой поверке, и к боку его кривой казацкой саблей прижимается старица Урала. Сам-то Урал годов сто назад выправил русло, отошел далее к востоку, а на память о себе оставил вот эту кривулину-старицу с высоченным яром – шапка падает, ежели от воды глянуть. И на том поднебесном лбище стоит форпост Излучный, так его прежде называли, а по-нынешнему – поселок. В Излучном – две улицы, неширокие, из окна в окно можно видеть, что сосед делает. Главная – Столбовая. С нее выбирается в степь, в кочевой простор расколоченная колесами дорога, устами излученцев – «градская», потому что ползет она долгие версты между сусличьих глинистых бугорков, между полыней и ковылей к главному городу области – Уральску. Пыльной обочиной ее, след в след, уходят из поселка телеграфные столбы, засиженные на макушках беркутами и коршуньем.
А Речная улица льнет к зеленой уральской пойме, к берегу старицы. Есть еще три проулка: Косой, Пьяный и Севрюжий. Косой проулок назван так в память жившего здесь есаула, который окривел во время завоевания Хивы. А по Пьяному проулку, говорят, в троицын день спускались казаки в луга водку пить, «бышеньку» выплясывать да любушек-забавниц из круга умыкать… Третий проулок и поныне чаще Севрюжьим взвозом кличется. В стародавнее время, когда Урал еще у огородных плетней, у самых бань колыхался, по этому взвозу плавенщики да баграчеиловцы красную рыбу возами поднимали. В ту пору, сказывают старики, осетра да севрюги в Урале было видимо-невидимо, налипало в суводные сети-ярыги как репьев в овечий хвост. Да только небыль, наверно, вяжут ведуны белобородые! Их послушать, в старину все лучше, все слаще было. Но тогда какого же пса они то к Стеньке Разину прислонялись, то Емельяна Пугачева облыжно императором возглашали, то на Арал-море из-под царской руки уходили?! От сладкой, что ли, жизни? Не поймешь этих стариков. А может быть, и поймешь, если вспомнишь, что селилась на крутых берегах Яика Горыныча вольница – народ дерзкий, отпетый. От него и семя бунтарское, неспокойное шло: ему и это не так, и другое не этак, всяк наособицу выворачивается, потому как казаки – поголовно все атаманы. Недаром же и посейчас ветхие пращуры на непокорливых внуков ворчат доброхотно: «У, Р-разина порррода!»
Простите мне эту длинную цитату из начала романа, но это же наслаждение – такой язык! Не зря коллеги-писатели потом говорили об этом романе, как о «высокой литературе», прозвучавшей на «высшей ноте художественности», а Корсунова называли «последним классиком русской литературы».
Поселок Излучный в романе – это его родное Чесноково, Краноармейское, Дарьинское, Бурлин, а, может, Рубежка, Коловертное, Озерное? Каждый уралец может узнать в нем свой родной поселок.
А где-то далеко, на берегу другой большой реки в Кляйнвальде – Маленькой деревне большой Германии тоже живут простые люди и очень скоро волею безумного фюрера, одержимого желанием завоевать весь мир, они сойдутся в кровопролитной войне.
Этот прием в литературе не нов – показать жизнь с противоположных, противоборствующих сторон (Корсунов использует его потом и в своем последнем романе – «Лобное место»). Но это сколько же было нужно перечитать и перелопатить литературы и разных источников! Когда Корсунов приводит разные казацкие словечки и поговорки – оно понятно – сам из этих родников. Но он то же самое и про немцев! Немецкие поговорки, присказки, крестьянские приметы: «Если у коровы рога острые и гладкие, точно перламутровые, – жидкое у нее молоко. Если молочные жилы на брюхе плохо прощупываются, лежат грубо – малоудойная скотина. У хорошей коровы должны быть шероховатые рога (сливками доиться будет!), в паховых колодцах у крестца непременно должен кулак утопать. Добрый знак, если число зубов нечетное…» Это говорит немецкий фермер. Но это знают и казак, и казах из Излучного.
Герои «с той» стороны цитируют Гете и Шиллера, Гитлера и Геббельса. «Свою созидательную работу я начну с молодежи… Мое учение жестоко. Мягкость должна быть отброшена. В моих школах вырастет молодежь, от которой в ужасе отпрянет мир… Неистовая, активная, властная, неустрашимая и жестокая молодежь – вот то, что я получу». Эти слова, сказанные Гитлером, Корсунов приводит в романе. Вам не кажется, что это актуально и сегодня?
На презентации романа кто-то сказал, что этой книге суждена долгая жизнь, а кто-то – что так сегодня уже, к сожалению, не пишут.
Постелите мне степь…
Мы всегда только потом, когда человека не станет, начинаем удивляться: а когда он все успевал? Николай Федорович четверть века возглавлял областную писательскую организацию и многим нашим талантливым поэтам и писателям помог издать книги, стать членами этой организации. Имя Тамары Шабарениной, тогда еще совсем молодой поэтессы, я впервые услышала от него: он привез в Бурлинскую районку, где я тогда работала, а редактором был его брат Александр – ее стихи для публикации. Помогал «своим» и тогда, когда стал председателем Оренбургского союза писателей России. Стал первым редактором «Казачьих ведомостей» в Уральске, а потом в Оренбурге. Помогал издавать забытые или запрещенные в советские годы книги уральских писателей прошлого, современных авторов – писателей, поэтов, краеведов.
А еще Николай Федорович Корсунов сделал великое дело: без него вряд ли бы увидел свет «Словарь говора уральских (яицких) казаков», который много лет собирал наш земляк, преподаватель педагогического института имени Пушкина, ученый-лингвист Нестор Михайлович Малеча. Помню, в последние годы жизни его вдова, отчаявшись найти возможность издать Словарь, выполнить завещание мужа, взывала к общественности города: кому доверить бесценное наследие Нестора Малечи? Обращалась в редакцию «Приуралья»: помогите найти надежного человека, боюсь, умру, и все пропадет. И четырехтомный, в роскошном переплете, уникальный Словарь Малечи увидел свет, в предисловии издатели выразили благодарность Николаю Корсунову за помощь в издании Энциклопедии, иначе этот огромный труд и не назовешь. До последнего дня Корсунов был в гуще жизни. Жил на больших скоростях в буквальном и переносном смысле: гонял на автомобиле из Оренбурга в Уральск, участвовал в разных мероприятиях на две страны, рубил дрова, писал, занимался общественной работой.
За два дня до смерти Николай Федорович в Оренбурге выступил на собрании в честь Дня печати. И, обращаясь к журналистам, сказал, что они должны относиться к своей работе не как к источнику дохода и получения дивидендов, а как к служению людям. Этого он требовал от журналистов, когда был редактором районки. А оренбургскому губернатору посоветовал быть ближе к простым людям и предложил возобновить советскую практику, когда тружеников, отмеченных очерками в газетах, награждали и отмечали. Журналистика – это еще одна страница жизни, еще одна ипостась Николая Корсунова.
Он жил и умер, как настоящий мужик, настоящий казак. Любил стихи поэта-фронтовика Смелякова:
Если я заболею, то к врачам
обращаться не стану,
Обращусь я к друзьям, не сочтите,
что это в бреду.
Постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте ночную
звезду.
… Не больничным от вас ухожу
коридором,
А Млечным путем…
