Признание в любви

(Продолжение. Начало в № 50-53)

Это сейчас быть руководителем просто: в любой момент можно уволить нерадивого работника – за непрофессионализм, за нарушение дисциплины, за пьянку, за непослушание, за дерзость, да просто, потому что чем-то не нравится. В советские годы руководитель обязан был перевоспитать нерадивого работника или пьяницу, и самое большее, что ожидало прогульщика – это «проработка» на собрании, выговор и – самое страшное – лишение премии, если таковая была. Черекаев понимал: без дисциплины в коллективе многого не наработаешь, но примером в этом должен быть он сам.

Пили всем селом

Через месяц его работы директором совхоза он сделал в своем дневнике следующую запись:

«Первая заповедь директора совхоза. Имей в виду, что в отличие от руководителя промышленного предприятия ты живешь там же, где работаешь. Где бы ты ни был – на работе, дома или на отдыхе, днем и ночью, ты всегда на виду. На тебя смотрит весь коллектив. Поэтому веди спокойный, но общительный образ жизни, будь дисциплинирован и требователен в первую очередь к себе. Не давай пустых обещаний. Пообещал – выполни. Иначе не сможешь завоевать авторитет и руководить людьми».

И этой заповеди он следовал всю жизнь. Налаживать дисциплину начал с контроля исполнения своих поручений, даже самых мелких. Сам себя Черекаев называет жестким руководителем, главные черты которого – требовательность и справедливость. Порой эта требовательность – до взаимных оскорблений с оппонентом. Главным своим недостатком директор считал вспыльчивость. Но если осознавал, что был неправ, признавался в этом и приносил человеку извинения.

«В любом случае административный ресурс и сила на стороне руководителя, – пишет Черекаев. – Поэтому он в первую очередь должен быть справедливым, доброжелательным, главное – не мстительным человеком».

Жесткость и жестокость – понятия неоднозначные. «Основные черты жестокости – злопамятность и мстительность. Жестокий человек не забывает нанесенную ему, даже случайную обиду, если «не на всю жизнь», то на долгие годы или до тех пор, пока не отомстит, не сотрет обидчика в полном смысле этого слова в порошок. Особенно страшна и не допустима жестокость для руководителя».

Черекаев понимал, что главная причина нарушения дисциплины – пьянство. В Советском Союзе с этим злом боролись постоянно, но безрезультатно.

«В первые же дни работы в совхозе я столкнулся с тем, что пьянка настолько охватила хозяйство, что в отдельные, особенно в праздничные дни, в длительный загул пускались не только бригадами и семьями, но и целыми фермами и поселками. Прекращали работать МТС, сельсовет, автогараж, склады, детские учреждения, даже почта и сберкасса».

В майские праздники из-за продолжительной коллективной пьянки останавливалась посевная кампания. Люди пьяными погибали от несчастных случаев и травились плохим алкоголем.

«В 60-е годы страна была залита невероятно дешевым отвратительным красным вином под названием «Солнцедар», который в народе прозвали бормотухой и рыгаловкой. Говорили, что его привозят из Алжира в нефтеналивных танкерах. В пути оно несколько раз перекипало под палящим солнцем, пока попадало в нашу страну».

С первых дней работы Черекаев начал «беспощадную, жесточайшую борьбу с любителями выпить». Он и сам был, как говорится, «выпить не дурак», поэтому начал с себя. Ведь на селе каждый человек на виду, а уж директор тем более.

Это была самая нелегкая борьба. Увещевания и предупреждения на всех собраниях и планерках не очень помогали. Черекаев завел блокнот, куда записал всех любителей выпить. Первой шла его собственная фамилия. Всего получилось 60 человек. На каждую фамилию отводилась отдельная страница, куда записывались все «пьяные» грехи этого человека. В отдельную папку собиралось «досье» – похулиганил, попал в вытрезвитель. Самым действенным и болезненным было лишение премии и перевод на другую, менее престижную работу. По мере того, как человек исправлялся, его из «черного» списка переводили в другой. Пьяных в селе стало меньше, однако это не означало, что люди вовсе перестали пить: многие «ушли в подполье», для того, чтобы «оттянуться» в забегаловке, уезжали в город. Для бесед с выпивохами Черекаев не раз привозил из города врача-нарколога.

В конце концов решил создать в совхозе «общество пьяниц» – по аналогии с теми, о которых слышал, будучи в Канаде и Финляндии. Когда объявил об этом на собрании, кто-то из зала выкрикнул:

– Вы что, в «Крокодил» хотите попасть с этим вашим обществом?

– А вы хотите кончить жизнь в Чалкарских камышах, как некоторые ваши собутыльники?! – не удержался Черекаев, напомнив о трагедиях, которые случились с анкатинцами.

– Чем же будет заниматься это общество?

– Пить и гулять, – пошутил председатель рабочкома.

– Пить и гулять будем позже, – сказал директор. – Цель нашего общества я позаимствовал у «общества канадских пьяниц», там оно просуществовало несколько десятков лет и многим помогло избавиться от пьяного недуга.

Член общества обязан был удерживаться от выпивки поначалу хотя бы вне дома, встретив пьяного собрата отвести его домой, а, почувствовав непреодолимое желание напиться, обратиться за медицинской помощью.

Сухое вино и «Улыбка»

Сам он тоже вступил в это «общество» и его избрали «председателем». Троих из «черного списка» удалось уговорить на лечение – под большим секретом – им оформили липовую командировку на лесозаготовку. Другие написали письменные заявления с обязательством не пить. Поручителями выступали жены. В совхозе наступила трезвость.

«Я начал почивать на лаврах, пока не наступило лето, и не открылись регулярные автобусные маршруты в Уральск. К этому времени была построена асфальтированная дорога. Теперь автобус до городского рынка доходил меньше, чем за час. В это время все вновь и началось. Опять пошли бумаги из городской милиции и вытрезвителя, участились случаи прогулов и не выхода на работу, драк в ночное время, семейных скандалов. Вновь пошли административные наказания – выговоры, лишение премий, угрозы увольнения».

Черекаев снова достал свой «черный» список. И решил: раз окончательно побороть это зло невозможно, нужно придать ему цивилизованные формы. «Я понимал, что одними административными и карательными мерами, на почти насильственном «сухом законе» дисциплина долго не продержится. Нужны были другие, более гуманные и цивилизованные меры».

Во-первых, требовалось изменить понятие гостеприимства, когда хозяева считали своим долгом напоить гостей так, чтобы они уходили, едва держась на ногах. В своем доме устраивал вечеринки с сухим вином, играл на гармони, жена – на пианино, пели песни, танцевали. С директора стали брать пример. А чтобы отвадить анкатинцев от городских пивнушек и приобщить к культурному питию, на центральной усадьбе в столовой по вечерам стало работать кафе «Улыбка».

«Окна и двери украшали красивыми шторами, столики покрывали белоснежными скатертями, устанавливали вазы с полевыми цветами, сервировали красивой посудой, столовыми приборами «под серебро», фужерами, рюмками. Повара и официантки переодевались в нарядные передники, фартуки и косынки. К открытию на каждый стол ставили бутылку сухого вина, ситро, минеральные воды, овощные, рыбные, мясные закуски. Фирменными блюдами были пельмени, жареная рыба, мясо с картофелем. Иногда предлагали бесбармак, но называли его «мясо по-казахски», так как все компоненты этого национального блюда – и мясо, и галушки, и картошка, и бульон с луком подавались в одной тарелке. Есть предлагалось вилками и ложками. Бутылка вина и закуска – бесплатно, за счет директорского фонда. Фирменные блюда вначале тоже были бесплатными. Однако, когда их стали заказывать по пять, а то и по десять порций на человека, от бесплатности этих блюд вынуждены были отказаться. Тем не менее, калькулировали их по себестоимости совхозных продуктов. Рыбное блюдо в нашем кафе стоило 30 копеек, бесбармак и пельмени раза в два дороже».

Тем, кому бутылки сухого вина было мало, могли купить вторую. И даже водку. Но для этого нужно было написать заявление. Поначалу это многих отпугивало, но потом стали выписывать – по 200-300 граммов, а потом и по бутылке. Дополнительную дозу алкоголя выдавали не всем, некоторым давали телефонную трубку, мол, спроси разрешения у директора. На это решались немногие.

Что удивительно, поначалу кафе не пользовалось популярностью у анкатинцев, слишком было непривычно. Зайдут, посмотрят и выйдут. Потом стали приходить, но уже навеселе. Но постепенно кафе стало для анкатинцев любимым местом отдыха. Здесь встречали праздники, играли свадьбы, отмечали юбилеи, стали устраивать вечера поэзии.

«В нашем совхозе, впервые в области, начало пользоваться популярностью сухое виноградное вино. Это было благотворным влиянием нашего кафе «Улыбка». До этого сухие вина называли «кислой гадостью» и считали позорным предлагать гостю. Теперь хорошим тоном гостеприимства стали считать остроумные шутки и разговоры, наличие хорошей музыки, песни и танцы».

– Какими мы были дураками, – сказал однажды заведующий фермой Боранбай Нигметов. – Напивались, как свиньи, а потом весь день болели.

А однажды Боранбай поразил всех своих гостей чтением поэмы собственного сочинения. Черекаеву так понравилось, что на следующий день он попросил редактора районной газеты опубликовать стихи.

«Они пользовались популярностью и не только в нашем районе. Уверен, что если бы помочь Боранбаю литературно обработать его стихи, они были бы не менее талантливы, чем стихи Джамбула или любого другого акына», – пишет Черекаев.

В общем, через год в «обществе пьяниц» остались два человека – сам директор и Пётр Михаленко. Это был классный механизатор, большой шутник, но при этом любитель выпить. Когда у него «горели трубы», он мог продать соседу свою несуществующую телку. Однажды разыграл самого директора. У Михаленко было много детей и все – девочки. «Опять дивчина, – в очередной раз вздыхал он. – Пропадает Михаленковский род. Будем гнать, пока хлопец не родится». И вот однажды приходит он к директору сияющий: «Свершилось! Хлопец! Еду в город пацану кое-что купить. Скажите бухгалтерше, пусть выдаст тысчонку под зарплату». А на следующий день Черекаев узнал – жена Михаленко еще не родила. Но тот не смутился: «Думал, рожать хлопца пошла, а она – за коровой». И успокоил директора: «Да вы не переживайте, будет еще хлопец. Девчата тоже нужны!».

Культурно и зажиточно

Для организации художественной самодеятельности в совхозе Черекаев пригласил своего маштексайского земляка, известного музыканта и композитора Николая Культюшнова. Совхозных певцов и музыкантов стали приглашать выступать на телевидении.

Но больше всего директор гордился двумя хоккейными площадками: они были сделаны по всем правилам, с хорошим льдом, освещением, скамейками. Мальчишки не уходили с них до глубокой ночи, так что пришлось отключать свет пораньше.

«В совхозе не было ни одного мальчика или юноши, который бы не умел кататься на коньках или играть в хоккей», – вспоминал Черекаев.

Хоккейные команды были экипированы по высшему классу: директор лично покупал для них в московском магазине «Динамо» форму, коньки, клюшки, не жалея на это денег.

После того, как была построена новая школа со спортивным залом, в совхозе появились секции волейбола и баскетбола. В клубе открыли читальный зал, работали кружки. В детской комнате родители, пришедшие посмотреть фильм, могли оставить детей под присмотром воспитателей. Кстати, фильмы совхозу выделяли «по первому экрану», то есть наравне с городскими кинотеатрами.

«Анкатинцы стали жить культурнее, спокойнее и зажиточнее. Это для любого руководителя многого стоит», – вспоминал директор.