Признание в любви

(Продолжение. Начало в №50-52)

В советские годы руководители рядовых колхозов и совхозов нередко высказывали журналистам тайную обиду: мол, тем хозяйствам, которые процветают и ходят в передовиках, партийное руководство создаёт «особые» условия, в этом и заключается секрет их процветания. Не умаляя заслуги руководителей передовых коллективов, доля истины в этом есть.

Другое дело, что это особое отношение обеспечивало процветание всего хозяйства и более высокий уровень жизни для всех людей, а не одного только директора, которому, конечно, доставались и почесть, и слава, и награды.

Вот, например, каким образом Черекаев в Анкате обеспечил благоустроенным жильем всех работников (и это в начале 60-х годов, когда и в городе-то люди так не жили). Он получал стройматериалы и кредиты на строительство небольших зерноскладов, а потом их переделывали под квартиры, клубы, гостиницы, спортзалы, бани и т.д. , «обводя вокруг пальца проверяющие организации, в том числе Уральский заводской государственный банк, кредитами которого пользовались».

«Банкиры удивлялись: зачем Черекаеву столько карликовых зерноскладов? – вспоминал директор. – Это же вчерашний день целины! Он что, не понимает, что наступило другое время, время крупных высокомеханизированных зернохранилищ и элеваторов, а не этих саманных времянок? Они, конечно, узнали, но значительно позднее, что под видом строительства тридцати с лишним так называемых карликовых зернохранилищ, мы создали около пятидесяти прекрасных трех-четырех-комнатных квартир со многими коммунальными удобствами, включая воду, отопление, бытовой газ. Четыре склада приспособили под вполне комфортабельные бани на усадьбах ферм, два – в небольшие уютные клубы со зрительным залом на 40-50 мест. Из одного склада соорудили фермерскую контору. При этом мы меняли форму фасадов, украшали их разноцветным кирпичом, модернизировали крыши, изменяли конфигурацию окон и дверей, создавали подворье с необходимыми бытовыми помещениями.

– Если бы тебя на этой махинации поймали в начале твоей работы, – говорил мне позже управляющий банком, – то было бы тебе не сдобровать. Могли не только с работы снять, но и посадить.

– Зато смотри, как люди живут и тебя благодарят, – отшучивался я».

Мне все-таки, кажется, что на «махинации» Черекаева, променявшего научную работу в Москве на директорство в отдаленном совхозе, просто закрывали глаза, дав возможность построить небольшой коммунизм в отдельно взятом хозяйстве, которое можно было всем ставить в пример. Но и решиться на подобные «махинации» мог далеко не каждый.

С Шубиным соперничали

Таким же, как Анкатинский, «особым» в области был и соседний совхоз, возглавляемый знаменитым Шубиным. Механизаторы работали у Шубина лучше, чем у Черекаева. Честолюбивый директор негодовал: почему? Ему говорили: у Шубина работают немцы, они аккуратны, организованы, все привыкли делать хорошо. Черекаев не мог с этим согласиться и решил побывать у Шубина в бригадах, чтобы понять, в чем секрет его успеха. Тот согласился.

«На правдинских полевых станах каждый механизатор имел свою кровать, стул и тумбочку. Отдыхали на чистых простынях. Рабочая одежда висела в прихожей комнатке. Душа не было, но под навесами были установлены умывальники с длинными глубокими корытами. Под ними можно было помыться до пояса теплой водой. Столовая с кухней размещались в отдельном помещении. Полевой стан освещался небольшой электростанцией, работал радиоприемник. Без шика, конечно, но чисто и уютно».

Объехали поля – качество вспашки было несравнимо с анкатинским. «Чувствуется, что немцы работали, да и земля у них лучше», – сказал главный агроном Анкатинского (половина совхоза «Правда» состояла из поволожских немцев). Шубинский агроном Третьяк, известный не только своим профессионализмом, но и прямотой, возразил: дело не в немцах, а в организации работ и заботе о быте механизаторов, а земля одинаковая, поля граничат. Но когда Черекаев предложил своим механизаторам поучиться у правдинцев, у тех взыграло самолюбие: мы – не хуже, создайте сначала нам такие же условия. Первое требование было – питание. Кормили в анкатинских бригадах одними рожками, да еще вычитали за питание значительную сумму. Черекаев обещал: будет трехразовое разнообразное питание, доплачивать за него будет из директорского фонда. Слово свое сдержал, а вскоре питание для механизаторов в период посевной и уборочной стало и вовсе бесплатным. Директор и сам нередко с удовольствием обедал на полевых станах вместе с механизаторами. На полевых станах для рабочих были созданы все бытовые условия, и результат не заставил себя ждать: Анкатинский стал лучшим не только по животноводству, но и по производству зерна.

«Наш агроном Суворов знал тонкости выращивания высококачественных хлебов, – вспоминал Черекаев. – Недаром для совхозных нужд он оставлял пшеницу не обезличенно с зерновых токов, а с определенных полей, убирать которые доверял лучшим комбайнерам. При размоле зерна на мельнице он сам строго следил, чтобы не произошла обезличка нашей пшеницы. Зато какие пышные калачи выпекали на совхозной пекарне, какие баурсаки, пироги, пышки и лепешки красовались на столах анкатинцев, источая на весь дом и даже двор теплый, аппетитный хлебный аромат!».

Хрущёвские причуды

Правление Хрущёва запомнилось советским людям не только его разоблачением «культа личности Сталина», но его экспериментами в области сельского хозяйства. То он обязывал колхозы доить коров мясной породы и собирать с них шерсть, то сажать кукурузу везде, даже там, где она плохо растет, а то объявил новую «коллективизацию» – изъять весь скот с личных подворий сельских жителей. Люди отказывались брать деньги и не хотели отдавать своих кормилиц. Когда комиссия приехала на чабанскую точку и животных начали грузить в машины, над аулом поднялся настоящий вой.

«Что здесь началось, даже вспомнить страшно! Заголосили женщины, завопили детишки, повыбегавшие полуголыми и босыми из землянок, залаяли и завыли собаки, разбегались куры и гуси, молча заплакали, присев на корточки к колесам машины чабаны и скотники». И тут Черекаев не выдержал, крикнул шоферам: «Выгружайте, завтра разберемся». Но разбираться в райком ни завтра, ни послезавтра не поехал и машин под погрузку скота не давал.

«Управляющие получили мое указание: ни одной головы из частного сектора не отправлять. Отвечать буду сам».

Единственным человеком, потребовавшим забрать у него корову с теленком и десяток овец, был пожилой учитель средней школы. Он не выходил из сельсовета, называл Черекаева «антипартийным элементом» и требовал, чтобы ему дали машину, чтобы сдать свой скот. Когда Черекаев спросил его, чем же он будет кормить свою семью, учитель гордо ответил: «Меня будет кормить партия и правительство, государство обеспечит меня всем, чем нужно». Черекаеву все-таки объявили взыскание за невыполнение указания партии, потом, когда это глупое постановление отменили, хотели снять, но он отказался. «Этот выговор провисел на мне до 1970 года и был снят вместе с двенадцатью другими взысканиями при предоставлении моей персоны к высокому награждению», – пишет Черекаев.

А учителю, добровольно отказавшемуся от личного скота, выделили совхозных овцематок – чтобы было чем детей кормить.

Труд адский – результаты низкие

Но главным делом своей жизни Черекаев считал животноводство, которое в Советском Союзе было малопродуктивным и убыточным, а мясо для народа – дефицитом. При этом средств и труда вкладывалось немало.

«Скотники не знали ни выходных, ни отпусков. При этом их рабочий день продолжался с пяти утра до восьми вечера с коротким перерывом на обед. Во время массовых отелов домой не ходили. Ели, пили в коровниках, спали в телятниках – там было теплее. …Основными средствами производства были вилы, лопаты, сани-развалюхи, да пара спокойных волов. Летом – верховая лошадь».

При таком адском труде производительность была низкой. Специалисты задавались вопросом: а нужно ли вообще выращивать мясной скот в наших условиях?

«Я горел желанием ответить на эти вопросы, – пишет Черекаев. – Полагал, что поработаю в хозяйстве несколько лет, сделаю то, что я видел за рубежом, разработаю новую для нас технологию и внедрю ее в своем хозяйстве, а потом вернусь на спокойную и высокооплачиваемую научную работу».

Однако он настолько увлекся «решением проблем», что надолго остался в совхозе. В книге он пишет, что разработанная им технология выращивания мясного скота была признана учеными и ее внедрили во многих хозяйствах. Лично я слышала от руководителей и колхозников довольно скептическое отношение к содержанию скота без помещений (это было много позже, Черекаев к тому времени в Анкатинском уже давно не работал). И даже о чудовищном случае, когда тридцать племенных телок, оставшихся на морозе, вмерзли в речной лед, слышала, но, признаться, не хотела в это верить. Черекаев его в книге описывает так.

«Мне показалось, что речку переплывает несколько десятков телок. Некоторые из них уже достигли противоположного берега. Присмотревшись, я вдруг понял, что это не плывущий скот, а головы вмерзших в прозрачный лед большой группы животных. Это была страшная картина».

Эту картину со слезами наблюдали все жители поселка.

Гибель скота Черекаеву простили, как прощали многое. Коров просто списали.

Мне кажется, что Анкатинский совхоз был для Черекаева не только местом приложения сил и способностей, но и экспериментальной площадкой, материалом для диссертации, которую он потом и защитил. Тем не менее, он много сделал для совхоза, области, для людей.

В Анкатинском Черекаев вспомнил о своей специализации – коневодстве. И решил завести в совхозе, кроме крупного рогатого скота, табунных лошадей. Лошадь местной, киргизской породы, пишет он, круглый год может прокормить себя сама.

«Обычной зимой степной лошади не страшен снег любой глубины, даже метровый. Она разрывает его копытами. Несколько раз приходилось видеть, как на снежном пастбище, где выпасается табун, над поверхностью снега мелькают лишь шеи да головы тебенеющих лошадей, напоминая пасущихся журавлей».

В общем завел Черекаев еще и лошадей. Стали в совхозе делать кумыс. Этот напиток Черекаев пробовал и на подмосковных конезаводах, но, по его мнению, он во многом уступает местному. «Степной кумыс более ароматный, вкусный душистый. Такой напиток не только утоляет жажду, но и повышает аппетит, успокаивает нервную систему. Я многократно убеждался, что при любой бессоннице выпитая перед сном небольшая пиала степного кумыса влияет на человека как успокаивающее средство и как снотворное. Стоит попить такой кумыс в течение двух-трех недель, и у человека с расстроенной нервной системой восстанавливается нормальный сон, по крайней мере месяцев на шесть-семь… Алкоголь степного кумыса действует на человека, как бодрящее и веселящее шампанское. Не случайно в прежние годы казахские свадьбы проходили в сопровождении кумысных тостов. Всем бывало весело не в меньшей мере, чем, если бы в чарах пенились лучшие французские вина или шампанское».

Восхищался он не только местным кумысом, но бараниной. Хотел разводить в совхозе овец едильбаевской породы, но не успел.

«Едильбаи производят баранину особого качества, равной которой нет ни в одной стране мира. Слово «едильбай» в отличие от некоторых языковедов, которые делают акцент на слове бай, которого звали Едиль, я перевожу как Поволожское богатство (по-татарски и по-казахски Едиль – Волга, байлык – богатство). В начале прошлого века эта порода овец исчислялась десятками миллионов голов и была распространена в междуречье Урала и Волги от Каспийского моря до Самары и Оренбурга. Едильбайская порода выведена методом народной селекции в богатейших природно-кормовых и климатических степных просторах в междуречье Урала и Волги. В этих условиях не могла не сформироваться особая овца, равной которой по продуктивности нет нигде в мире».

Черекаев обращался к землякам: берегите эту породу овец, она – уникальное явление в животном мире, даже аналогов ее не существует.

Но сегодня едильбаевскую породу овец можно встретить уже очень редко.

(Продолжение следует)