Прикоснулись к небесам…
Мы сидим в скромной квартире Валентины Кашириной (в девичестве Голохвастовой), жены моего друга (теперь уже вдовы) Александра Каширина. Прошло чуть больше полугода, как он ушел от нас, а все кажется, что вот-вот в комнате раздастся его бодрый голос, прозвучит его тонкая шутка, заразительный смех… Конечно, этого не случится. Воспоминания приходят сами по себе, а вот почему я решил написать о нем?
Сейчас очень многим жизнь кажется трудной, а порой и невыносимой, нередко в общем-то вполне здоровые люди не знают куда пойти, что им делать. И вот кто-то начинает просить подаяние, кто-то уходит в бомжи… А его жизнь подает всем нам примеры неистощимого терпения, личного мужества и высокого человеческого достоинства. Однажды она предстала перед Санькой Кашириным в самом неприглядном виде, навсегда приковав его к постели, но он твердо решил, что никогда не будет ни ощущать себя калекой, ни вести себя так… И ему это удавалось. На протяжении более четырех десятков лет.
Мы с Валентиной вспоминали о давнишних событиях, и нам казалось, что все происходило будто бы вчера…
Как все начиналось
… В 1972 году я демобилизовался из рядов Советской армии, в которых прослужил два года: первые шесть месяцев на Украине в Днепродзержинске – военной авиационной школе механиков, а потом в поселке Амдерма, расположенном в Заполярье на берегу самого холодного на планете, так нам, по крайней мере, говорили, Карского моря. Солдатам внушали, что здесь они защищают от главного врага – США – центры своей Родины Советского Союза – Москву – административный, и Урал – промышленный. Вот туда-то мама мне и написала, что случилось с Санькой: он в то время ходил по Уралу механиком-мотористом – тягали они баржи со всякими товарами – то с песком, то с зерном… Тогда Урал был настоящим тружеником, который во время навигации перевозил огромное количество грузов между Уральском и Гурьевом (ныне Атырау).
Конечно, эта профессия для всех юношей была очень романтичной. Что и привлекло Саньку. В профессионально-техническом училище он освоил специальность механика-моториста. Причем так хорошо, что уже в первую навигацию ему доверили эту должность. Мы с ним были, как говорят, курдасами, то есть ровесниками, мало того – молочными братьями, то есть у его мамы, не знаю по какой причине, пропало молоко, и моя Саньку прикармливала. Так как жили мы по-соседству: я на Белой Казарме, он – на Красной, – я – между городом и Селекционной, он – ближе к городу – рядом с железнодорожным мостом через Чаган. В общем, в пяти минутах ходьбы друг от друга.
Отношения между нами были всякими: и дружили, и соперничали. Однажды мы с двух казарм собрались и купили на всех две пары боксерских перчаток. Разметили на земле «ринг» и начали поединки. Мне в соперники достался Санька. А он в то время был совсем не таким хлюпиком, как я. И врезал мне так, что загудело в голове не по-шуточному, я бросил перчатки на землю и навсегда зарекся заниматься боксом. Правда, потом пошел в секцию самбо. В то время это был единственный вид борьбы, в которой использовались приемы и таэквондо, и дзюдо, и каратэ. Потом навыки, полученные в этом виде борьбы, здорово помогли мне бороться с «дедовщиной» в нашей Cоветской армии.
Узнав о том, что случилось с Санькой, я, «дембельнувшись», тут же поспешил к нему. А случилась с ним огромная неприятность. А если точнее, большая беда…
Во время одной из стоянок на Урале он, возясь в трюме с мотором, услышал непонятные крики с верхней палубы. Выскочив наверх, увидел товарища, которого течением затаскивало под баржу. К тому времени он уже знал, что тот под баржей может утонуть, и, не раздумывая, бросился в воду. Он не подумал о том, что там может быть мелко, а дно настолько твердое, что его позвоночник не выдержит удара.
…Боли не было, волны захлестывали лицо, потом он увидел капитана, как тот подхватил его и вытащил на берег.
Это намного позже он узнает, что тогда произошло. Тот, за кем он нырнул, сам в свою очередь пытался спасти тонущего. И его все-таки затянуло под баржу, где он погиб. А с первым, упавшим за борт, ничего не случилось. Потом Каширину не раз в голову приходила мысль о том, что лучше бы капитан не спасал его. Потому что в дальнейшем он испытал столько боли и страданий, что их хватило бы не на один десяток людей… А с другой стороны, он прожил долгую насыщенную жизнь, в которой было все: и, неприятности и развлечения, и горе, и незабываемые минуты счастья.
Его свет в окошке
На долю Вали Голохвастовой, которой предстояло стать светом в окошке Саньки, его земным ангелом-хранителем, с самого рождения выпало тоже немало и радостей, и страданий. С огромной теплотой она вспоминает, как она говорит, «родоначальника» их семьи Семена Голохвастова. Дед по отцовской линии был яицким природным казаком. Когда-то его избирали своим атаманом в поселке Круглый, что находился на территории нынешнего Тайпакского района. Именно ему приходилось быть и для Вали, и для четверых ее братьев и нянькой, и наставником, когда их мама умерла, а отец один зарабатывал и на хлеб насущный, и на одежку пацанам. Пятнадцать лет, пока был жив, отец тащил на своих плечах пятерых детей…
Жили они в Куренях, откуда «есть-пошел» наш родной город. Туда из поселка Круглого приехал, как сейчас говорят, на постоянное место жительства ее дед Семен, там построил казачий курень, оттуда ушел на защиту родины сын Семена Филипп Голохвастов, и туда он вернулся уже больше чем через десять лет. И не из Европы или Японии, как другие защитники родины, а с Крайнего Севера, точнее из поселка Дудинка (морской порт в Заполярье недалеко от Норильска). Причем вернулся с молодой женой, с которой познакомился там же.
…Валиного отца «взяли» прямо из фронтового окопа за то, что он неудачно пошутил над комсомолом. Армейский кагэбист счел, что по-настоящему советский воин не мог бы так шутить над комсомолом. Ну, а когда он узнал о «казачьем» происхождении красноармейца, то уже и не удивлялся его поведению. «Тройка» согласилась со следователем и впаяла Филиппу Голохвастову десять лет без права переписки.
Валина мама Людмила Ивановна (в девичестве Чикренева) Голохвастова тоже отбывала сталинский срок в Дудинке. Такой же срок, как и у ее жениха, – десять лет, но только за горсть зерна, найденную в голодный год у нее в кармане.
…Дед Семен был человеком прямым, строгим и в то же время ласковым и веселым, никого и ничего не боялся и добивался этого от всех своих близких. При каких-либо неприятностях, ушибах приговаривал: «Терпи, казак, атаманом будешь!» И всем как-то в это верилось. «А почему бы и нет, – думалось, – перетерплю сейчас, зато потом атаманом буду!»
Валя росла настоящей казачкой – рискованной и вольнолюбивой девочкой. Даже дед Семен не знал, как с ней справиться… Ведь рядом и Урал, и Чаган, если убежит, то может и угодить под колеса какого-нибудь транспорта, и утонуть ненароком… Время от времени, когда деду надо было куда-нибудь отлучиться, он просто привязывал строптивую внучку, как козу, на веревку, протягивая ее под мышками у девчонки. Нынче Валя вспоминает с улыбкой, как она однажды решила попробовать, насколько далеко может уйти с такой привязью. И, забралась на саманную плоскую крышу сарая, а оттуда решила спрыгнуть на улицу, спрыгнула и… повисла между небом и землей. Долго висела, не плача, чтобы дед не узнал, как ей больно и неловко… Но он все-таки увидел, освободил и больше уже не привязывал.
С огромным уважением Валя вспоминает об отце. Он был единственным человеком на земле, который поверил ей, когда она объявила о том, что решила связать свою судьбу с Сашей. А ведь даже его мама не верила, что у них настоящая любовь.
…Однажды, уже после его смерти мы сидели у Валентины, и я вспомнил, как он говорил мне о том, что случилось с ним после одной из крутых «разборок» с его мамой.
«После того как она, хлопнув дверью, ушла, – рассказывал он, – я собрался с силами, дополз до кухни, включил газ, потом изо всех сил дополз до двери, чтобы запереть ее, и уже возле выхода потерял сознание».
Видимо, Саньку Бог берег, потому что как раз в это время послал к нему товарища. Конечно, тот сразу унюхал запах газа, прикрутил на плите краны и оттащил его на кровать.
Когда Санька мне это рассказывал, я уже знал, чего ему стоило «путешествие» от кровати на кухню, и от кухни к двери… Оказалось, что Валентина вплоть до моего рассказа не знала об этой попытке самоубийства. Надо сказать, что она была единственной – первой и последней.
…Почти все, кто что-либо знал о них, считали ее или сумасшедшей, или корыстной, нацелившейся на то, чтобы завладеть хотя бы частью квартиры Саньки. И только единицы знакомых, да еще ее отец, хорошо знавший собственную дочь, понимали ее искренность…
(Окончание следует)
Автор: Сергей Аблаев
Фото из семейного альбома Кашириных
