Последние залпы

К концу XIX века станица Январцевская была уже самой крупной от Оренбурга до Каспия. Череда социальных потрясений в следующем столетии унесла многие жизни, захватив целые семейства, о чем правдиво рассказал В. Правдухин в романе «Яик уходит в море».
Ценой за эту правду стала его собственная жизнь. Однако к середине XX столетия Январцево, теперь уже не станица, а посёлок, оставался ещё многолюдным. На трёх главных и десятке малых улиц насчитывалось более 400 домов. Правда по большей части это были простые саманные мазанки с плоской крышей, покрытой солонцеватой глиной на вершок. В них и проживали потомки легендарных яикских казаков. Отцов и дедов их почти поголовно «вымело» в 20-е и последующие годы.

Основной костяк населения до целины все же состоял из 10-15 старинных семейств «природных» казаков: Логиновых, Погодаевых, Соколовых, Кожевниковых, Овчинниковых, Ботовых, Кораблевых, Поповых, Красновых, Малкиных. Но и эти семьи оказались малочисленными, за исключением Солодовниковых (в просторечии Семиков), насчитывающих около 110 человек. Большинство других семейств из станицы, после суровых испытаний оставшиеся в живых, уехали по разным «городам и весям» России.

Свою лепту в разорении древней станицы внес и любимый батюшка Урал, сын Горыныча. Весной памятного народу 1942 года, когда страна изнемогала в битвах с фашистами, а территория области определялась как прифронтовая, много-снежная морозная зима не торопилась уходить с казачьих земель. Зато весна уже вовсю погнала потоки талой воды с верховий Урала. Вешние воды не вмещались в замерзшие берега и вода стеной хлынула по всем росстошкам, балкам, ерикам и просто низинам на десятки верст в степные просторы. Сотни больших и малых поселений оказались подтоплены половодьем. Люди спасались на крышах хозяйственных построек, стены которых были сделаны из плетня, обмазанного глиной. Жилые «мазанки» из самана не выдерживали подтопления и через 7-8 дней превращались в округлые холмики с торчащими как ребра жердями. Поскольку взрослых мужчин забрала к этому времени война, восстанавливать новые домишки могли лишь отдельные семьи. Остальные уехали к родственникам в далекие и не очень края. На бывшей улице Церковной и слободе Калмыцкой осталось десяток саманных мазанок и три деревянных дома, по счастливому случаю построенных ранее на небольших бугорках.

Из молодежи, как говорили у нас, в «улусе» проживало пятеро парней и три девушки довоенных годов рождения. Они почти все после 5-7 класса уехали в город приобретать рабочие специальности. Поэтому мы, четверо мальчишек первых послевоенных годов, росли в необычной самостоятельности на улице и не испытывали традиционной «дедовщины», пресса старшего поколения молодежи в повседневной жизни школы. Этому способствовало и окраинное расположение нашей части поселка за лощиной Хреновой. Мы мало общались с ровесниками, да и со старшими поколениями центра поселка и были представлены себе самим.

В редкое свободное от домашних дел время и по праздникам нам нравилось бродить по былым улицам и кварталам, которые хорошо просматривались благодаря пологим бугоркам от обрушившихся мазанок в прошлые годы. Особенно мы бегали туда весной, когда снеговая вода вскрывала очередной слой глины. Здесь мы находили разные предметы быта. Иногда это были старинные монеты, медные нательные кресты с протершимся колечком для шнурка, из обожженной глины грузила для невода или металлические детали конской сбруи, подковы, винтовочные пули и артиллерийская свинцовая картечь, изделия из стекла и даже хрусталя. За околицей поселка обычными были находки целых винтовочных патронов, иногда четырехгранных штыков и опять же артиллерийской свинцовой картечи.

Неосознанно мы понимали, что «у нас под ногами живая история» полувоенного поселения. Наша история. Больше всего в почете у нас, как и у предков, был свинец. Он нужен для устройства хорошей удочки, как с наплывом, так и для донки. Но главное – для изготовления личного оружия – пугача и стрельбы из него. Порох получали у заезжего старьевщика в обмен на чистое тряпье и кости домашнего скота.

Поколение было воспитано на военной тематике в книгах и редких фильмах. Да и у директора школы, в кабинете за железной решеткой, хранился для обучения старшеклассников набор оружия с просверленными стволами. Мальчишеские мечты заставляли в тайне изготовлять самодельное огнестрельное оружие типа «поджига», разного размера, за что часто доставалось от родителей и участкового милиционера.

Да и было за что. Мой младший брат Николай, будучи учеником 4-го класса (ныне доктор сельскохозяйственных наук), при испытании самодельной «ракеты» сильно обжег себе руки и лицо. Расплавившаяся на лбу прическа целый месяц имела форму и строение панциря черепахи, и он больше недели не мог без слез глядеть при солнечном свете. В целом, все же отделался испугом. А двоюродный младший наш брат из казачьей семьи Савичевых в этих оружейных испытаниях потерял глаз.

Эти истории ума-разума, видимо, не прибавили. Уже перед окончанием средней школы, очередной весной (1963) мы с лучшим другом Павлушкой Малкиным обнаружили на «исторических буграх» старого поселка ржавого цвета крупный предмет, просматривающийся с глиняной поверхности. Предыдущий опыт подсказывал – «Железо там. Может быть, наган?»

Стали копать лопатой и вытолкнули из глины продолговатый комок весом около 5-6 кг. Спрятавшись от посторонних глаз, осторожно обстучали непонятный предмет молотком, после смачивания его керосином. Задатки прирожденных «археологов» не позволяли торопиться – легко можно поломать находку. Керосин действовал медленно, и мы в своем сарайчике провозились более двух месяцев, хотя уже догадались, что нам удалось найти.

Наше усердие и терпение, наконец, было вознаграждено. После очередной очистки керосином и просушки бензином перед нами предстала миниатюрная темно-коричневая чугунная пушка. Она была как бы копией большой крепостной пушки 17-18 столетия, которые отливали на металлургических заводах в горах Урала. Пушка украшена литым кольцом, имела обвальцованный для пороха запал, а по бокам – два цилиндрических выступа, на которые надета железная рогатка, сходящаяся в единый стержень, длиной более 40 см. При своих малых размерах, она поражала толщиной ствола, что вселяло надежду на сохранившуюся боеспособность.

(Окончание следует)

Виктор Буянкин
(по материнской линии Хивинцев), родом из п. Январцево.
Январь, 2021 г.