Под сенью смерти

6 августа 2015
0
2081

Ивану Дунько было 6 лет, когда началась Великая Отечественная война. В этом же возрасте он попал в известную всему миру машину смерти – концлагерь Освенцим. С тех пор прошло много лет, но бывший узник хорошо помнит проведенные там полгода.

– Нам приказали снять одежду, отправили в санпропускник, побрили наголо. Мы тряслись не только от страха, но и от холода: немцы пропустили нас через ледяной душ, – вспоминает Иван Архипович.

Выбитая точка на руке означает первую группу крови, именно она сейчас не дает забыть о прошлом. Он и сейчас с болью вспоминает ужас, который ему удалось пережить.

До сих пор историки спорят о том, сколько людей погибло в лагере смерти возле польского города Освенцим. Кто-то говорит о миллионе, другие о пяти миллионах. Иван Архипович тоже не знает точных цифр, но уверенно говорит, что оттуда не вернулись больше половины его односельчан.

– Я помню молодых немецких женщин в серых юбках,– с дрожью в голосе рассказывает он. – На пилотках вместо значка человеческий череп. Сочувствия в их глазах, конечно же, не было. Лица были холодными и равнодушными. В руках дубинки, которыми они то и дело кого-нибудь избивали. Первое правило, которое заставили нас быстро усвоить – ничего нельзя брать. За гнилую картошку, выпавшую из тачки на землю, можно было поплатиться жизнью. Глядя в лицо, они зловеще произносили: «Nicht цап-царап!». Это означало – не смей брать ничего.

Уничтожить такое количество людей было непросто, на это потребовались гигантские ресурсы. Для того чтобы подвозить людей к концлагерям, было использовано огромное количество подвижного состава. Ивана Дунько вместе со всеми привезли в вагонах. Они были забиты до отказа.

– Деревня, в которой мы жили до войны, называлась Житновичи, это в Брестской области. В 1942 году на рассвете немцы окружили село, согнали взрослых и детей в одну колонну и погнали в Пинск. Моя мать, видно, знала, что такое может случиться, прихватила с собой заранее запасенный мешочек сухарей (уже потом в бараке лагеря она давала мне корочки). Что будет с нами, мы до конца не ведали, но взрослые догадывались: ведут на гибель. Муж маминой сестры работал на железной дороге. Пользовался специальным пропуском, мог свободно передвигаться по городу. В канун ареста они с женой пришли к нам и предложили забрать мою сестру. Появился шанс выжить кому-то из нас.

Утром погрузили в вагоны и отправили в Брест. Ночью поезд остановился из-за стрельбы. Притихнувшие пленники стали перешептываться. Я краем уха услышал, что партизаны взорвали рельсы. Немцы стали выгонять из вагона мужчин, которым приказали восстанавливать их. Состав двинулся дальше, к Польше, в лагерь смерти.

Нам выдали полосатую форму и сразу взяли кровь. Тем, у кого она оказалась первой и второй группы, поставили отметину на запястье, остальным номер выбили на локтевом сгибе. Началась сортировка по цвету кожи. Людей со светлой кожей отправляли в одну сторону, темнокожих – в другую. Больше мы никогда не видели тех, кого фашисты обрекли на смерть сразу.

Меня положили на кровать, вкололи иглу, я увидел, как шприц наполняется кровью. Через несколько дней процедура повторилась. За каждым из нас приходили ровно через десять дней. Исключения не делали ни для кого, донорами становились дети в возрасте трех и четырех лет. У меня кружилась голова, не было сил даже сидеть. Мы жили в грязных бараках, набитых двухъярусными нарами. Людей много, все они были грязные и измученные. Воздух затхлый, трудно дышать. Мама прижимала меня к себе, и я слышал, как громко стучит ее сердце.

На территории лагеря были газовые камеры и крематории, в которых сжигали тысячи людей, но я их не видел. Одних забирали, но их место занимали другие. В Освенциме моя семья провела шесть месяцев. Потом нас погрузили в вагоны. В дороге стало известно: везут на французскую границу, в другой концлагерь, в котором мы пробыли два года.

В 1944 году вместе с другими семьями опять перегнали. Мы работали в поместье, выполняли всю самую тяжелую и грязную работу, ухаживали за домашним скотом. Я тоже с утра до вечера полол траву. Мы были голодные. Однажды немцы забрали старшего брата – куда, зачем, мы больше так никогда не узнали.

Американские самолеты бомбили населенные пункты, мы понимали, война скоро закончится. Немцы часто забирали родителей разгребать завалы – разрушенные здания, рухнувшие мосты. Помню, как однажды к нам подошел немец с фотоаппаратом, объяснил: хочет сделать снимок. Мы испугались, ничего не поняли, но сделали так, как он просил, встали по стойке смирно. Вскоре после этого он вернулся, принес фото и бросил его через забор. Фотография сохранилась.

Мы находились в плену до апреля 1945 года, до тех пор, пока советские войска не освободили нас…

В 1957 году Иван Архипович приехал в Казахстан на целину, после окончания училища, в составе белорусской делегации из 210 человек. Село Буденовка (Кирово) стало родным для семьи Дунько. За трудовые годы ему пришлось поработать комбайнером, трактористом, учиться в вечерней школе, а затем – в Бурлинском сельскохозяйственном техникуме.

После обучения ему предложили стать помощником бригадира, а когда начался процесс механизации труда, особенно пригодились знания и навыки. Иван Архипович с гордостью вспоминает, как вместе с другими ему удалось оснастить механикой дойку коров. Всем этим ведал инженер Дунько. Позже он будет работать заведующим мастерской в колхозе им. Кирова, который окреп и разросся, в нем появились маслозавод, сельпо, училище механизации, которое впоследствии было переведено в районный центр Аксай. С годами Иван Архипович вырос до главного инженера колхоза, в 1995 году он вышел на заслуженный отдых, год еще проработал. А потом, в 2000 году, вслед за детьми перебрались супруги Дунько в Уральск.

Сегодня Иван Архипович, несмотря на солидный возраст и болячки, еще полон сил. Охотно посещает городской Совет ветеранов, интересуется всеми новостями, обсуждает актуальные злободневные проблемы со своими ровесниками. Он живет обычной жизнью пенсионера, но хранит в сердце память о лагере смерти.

Фото Ярослава Кулика и из семейного альбома
ВСЕ РАЗДЕЛЫ
Top