Почему так долго не открывали второй фронт
(Продолжение. Начало в № 39-46, 49, 50)
В 90-е годы прошлого века, когда рухнул т.н. «железный занавес», и к нам хлынуло все иностранное, в том числе и сами иностранцы, у меня состоялся первый разговор с «живым» американцем. Это было во время какой-то презентации, коих в то время было великое множество. Американца (который, возможно, и был спонсором мероприятия) «облизывали» со всех сторон, он смущался от этого внимания и, кажется, был рад ненадолго отойти от этой суеты. Я тоже была в эйфории от нашей «демократичности» и, пытаясь найти точки соприкосновения, начала говорить о том, что во время войны мы были союзниками, и они, американцы, здорово помогли нам в победе над фашистской Германией. Он посмотрел на меня изумленно. Решил, что неправильно меня понял, и попросил переводчика уточнить. Потом сказал с искренней убежденностью: «Во Второй мировой войне победу над Германией одержали мы, американцы».
Так я впервые узнала, что граждане США убеждены: это они победили фашизм во Второй мировой войне. А наша Великая Отечественная – это только наша война. И кровь наших 20 миллионов погибших в борьбе с фашизмом – водица. А разгром нашей армией основных сил гитлеровской Германии до вступления в войну союзников – ерунда и советская пропаганда. Немного утешило то, что англичане точно также, как американцы, считают себя победителями во Второй мировой войне. У англичан началось это с Черчилля.
Заслугу создания антигитлеровской коалиции Черчилль приписывал себе.
«Именно Британии, по Черчиллю, принадлежала заглавная роль в победе над Гитлером. «Черчиллевская «Вторая мировая война», первый том которой появился в 1948 году, в значительной мере определяла тональность дальнейших книг о войне, особенно в западных странах: центральная роль в конфликте принадлежит Британии, ее непреклонное сопротивление открыло путь в победе» (Норман Дэвис, современный британский историк).
Вы сражайтесь, а мы посмотрим, кто сильней
О том, как долго американцы тянули с открытием «второго фронта», не знают, наверное, только те, кто вообще ничего не знает о войне. В антигитлеровскую коалицию входили США, Британия и Франция. Франция могла вообще в нее не войти: французы разделились в той войне на антифашистов и коллаборационистов, воевавших на стороне Германии.
Вот как описывает поражение французских добровольцев в 1941 году под Бородино немецкий генерал. Да, да, так вот символично снова сошлись в битве под Бородино через сто с лишним лет наши и французы. Фельдмаршал фон Клюге перед боем обратился к французам с речью, мол, вот так же во времена Наполеона немцы и французы дрались бок о бок против общего врага, теперь пришла пора взять реванш.
Увы, фон Клюге и французам не повезло – реванша не получилось.
«На следующий день французы смело пошли в бой, но, к несчастью, не выдержали ни мощной контратаки противника, ни сильного мороза и метели. Таких испытаний им еще никогда не приходилось переносить. Французский легион был разгромлен… Через несколько дней он был отведен в тыл и отправлен на запад» (Из мемуаров генерала Блюменстрита).
Бедные французы. Совсем, как во времена Наполеона и Кутузова. Ну да ладно, мы-то помним других французов – бесстрашных летчиков из «Нормандии-Неман», патриотов Сопротивления, наших союзников в борьбе с фашизмом.
Как ждали советские люди – и на фронте, и в тылу – открытия второго фронта! Вот-вот придет помощь, станет немного легче, второй фронт отвлечет на себя фашистские дивизии, и тогда мы погоним врага со своей территории. Но чем дольше тянули с обещаниями, тем меньше верили этим обещаниям в окопах: надеяться надо только на себя, на собственные силы.
Почему так долго откладывалось открытие второго фронта? Все объясняется просто: Англия и США выжидали, кто окажется сильнее – Третий Рейх или СССР? Когда в 1944 году даже им стало понятно, что Красная Армия победит, вот тогда они и открыли второй фронт, меньше, чем за год до полной капитуляции фашистской Германии.
«Сталин прекрасно понимал, что Англия и США заинтересованы в разгроме Красной Армии ничуть не меньше, чем в ее победе. Ослабление Советского Союза в схватке с Третьим Рейхом до самой крайности отвечало истинным стратегическим интересам будущих союзников, и это было доказано всей предвоенной историей. Стравить двух диктаторов, не оставить им шансов разойтись миром – вот суть, квинтэссенция западной политики в конце 30-х начале 40-х. …Однако ни Британия, ни США не были заинтересованы и в окончательном поражении СССР, поскольку полное поражение русских делало бы падение Британских островов только вопросом времени» (Мединский «Война»).
Сталин с самого начала не верил в то, что Англия и США вступят в войну. В тот день, когда немецкие войска перешли границу СССР, он говорил на совещании в Кремле:
«Гесс перелетел в Англию несомненно для сговора с Черчиллем, и если он добился каких-то результатов со стороны англичан, то те не откроют второго фронта на Западе, чем развяжут Гитлеру руки на Востоке. Но если даже такой сговор состоялся, все равно найдутся у нас и другие союзники на Западе. Англия – это еще не все, – и потом, помолчав, Сталин сказал – Нелегко нам придется, очень нелегко, но выстоять надо, другого выхода у нас нет» (В. Карпов «Маршал Жуков»).
Блефовать, выкручивать руки, давить
Для того, чтобы заставить Америку и Англию выйти из нейтралитета, были приложены неимоверные усилия нашей дипломатии. Это тоже была битва – дипломатическая. У истерзанной войной страны не было никаких – ни политических, ни экономических – возможностей заставить США и Британию вступить в войну.
«Оставалось только блефовать, выкручивать руки, спекулировать, давить – в том числе психологически, на личном уровне. То есть заниматься тем, что цинично называется «реальной политикой» (Мединский «Война»).
Когда советский посол в Англии Майский отправил Сталину возмущенную телеграмму о том, что Британия готова дать СССР всего шесть крупных бомб, то неожиданно получил от него ответную телеграмму. В ней Сталин писал:
«Пассивно-выжидательная политика Англии помогает гитлеровцам…Говоря между нами, должен сказать Вам откровенно, что если не будет создан англичанами Второй фронт в Европе в ближайшие три-четыре недели, мы и наши союзники можем проиграть дело».
С чего бы это Сталин стал посылать телеграммы послу с такими пораженческими настроениями? Это был блеф. Сталин шел на все. Он знал, что телеграмму прочтут и говорил то, чего глава государства не должен был говорить никогда и ни при каких обстоятельствах. Он пугал англичан нашим поражением. «Он шел ва-банк», – пишет Мединский.
И тут же (5 сентября 1941 года) Черчилль направил в Москву телеграмму, в которой пытался объяснить, почему Британия не может открыть Второй фронт.
«Все наши генералы убеждены в том, что это окончится только кровопролитными боями, в результате которых мы будем отброшены, а если нам удастся закрепиться на небольших плацдармах, то через несколько дней их все равно придется оставить. Побережье Франции укреплено до предела, и у немцев до сих пор еще больше дивизий на Западе, чем у нас, в Великобритании, причем они располагают сильной поддержкой с воздуха. У нас нет такого количества судов, которое необходимо для переброски большой армии на Европейский континент, если только мы не растянем эту переброску на много месяцев. …Это могло бы привести к проигрышу битвы за Антлантику, а также к голоду и гибели Британских островов».
Так он оправдывался и обещал, когда наши войска отчаянно защищали Москву в 1941-м, когда наступление советских войск захлебнулось под Харьковом в 1942-м, когда в блокаде умирал Ленинград, когда наши бойцы отстаивали каждый дом в Сталинграде.
Сталин знал, чем давить на сэра Черчилля – этого лорда, аристократа, надменного потомка герцога Мальборо. Надо было унизить его аристократическое достоинство – уличить во лжи, непорядочности, неверности своему слову.
Они просчитались
Для оправданий Черчилль даже сам прилетел в Москву. Потом в мемуарах он объяснял этот свой визит к Сталину, как всегда в лучших ораторских традициях парламента лордов.
«Я размышлял о своей миссии в отношении этого угрюмого, зловещего большевистского государства, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? … Это было все равно, что везти большой кусок льда на Северный полюс. Тем не менее, я был уверен, что я обязан лично… поговорить обо всем лицом к лицу со Сталиным, а не полагаться на телеграммы и посредников».
Сталин принял Черчилля холодно. Сказал, что англичане – трусы и боятся сражаться, что они – лжецы, не умеют держать слова и не выполняют свои обязательства. Черчилль стал оправдываться, а потом обиделся. Сталин заставил лидера Британской империи злиться и краснеть, как мальчишку. А потом Сталин неожиданно предложил выпить «на посошок».
Вот как вспоминает об этом застолье маршал Голованов.
«Стол был небольшим, присутствовало человек десять, не больше. Последовали тосты и между Черчиллем и Сталиным возникло как бы негласное соревнование: кто больше выпьет. Черчилль подливал Сталину то коньяк, то вино, Сталин – Черчиллю. Я переживал за Сталина и часто смотрел на него. Сталин с неудовольствием смотрел на меня, а потом, когда Черчилля под руки вынесли с банкета, подошел ко мне: «Ты что на меня так смотрел? Когда решаются государственные дела – голова не пьянеет. Не бойся, Россию я не пропью, а он у меня завтра, как карась на сковородке будет трепыхаться!»
… В словах Сталина был резон, ибо Черчилль пьянел на глазах и начал говорить лишнее… В поведении Сталина ничего не менялось, и он продолжал непринужденную беседу».
«Что еще оставалось делать Сталину? Любезничать? Какие у него были возможности заставить союзников действительно принять участие в войне? Нас обманывали постоянно. Рузвельт лично обещал Молотову, что откроет Второй фронт осенью 1942-го. И тоже – обманул. Черчилль обещал и обманывал раз за разом, год за годом. Было очевидно, что эта «сладкая парочка» не вступит в войну, пока СССР не растратит все свои силы. Они просчитались. Ибо силы у нас только прибывали. В результате союзникам пришлось подключаться спешно, чтобы в экстренном порядке «спасать Европу от красных орд», которые, проскочив Берлин и Вену, тут же окажутся в Париже и Брюсселе. Ну, а тогда, в 1942-м, в Москве, Сталину оставалось только давить Черчилля морально» (Мединский «Война»).
6 июня 1944 года англо-американские экспедиционные силы все-таки высадились на французской земле. В это время основные силы фашистов были сосредоточены на Правобережной Украине, куда из Франции были переброшены 40 немецких дивизий. Операция союзников «Оверлорд» началась за 17 дней до начала нашей операции «Багратион» – самой блестящей по замыслу и исполнению военной операции всей Второй мировой войны. Немцы с ужасом перебрасывали на Восток все новые и новые дивизии, но остановить наступление наших войск, двинувшихся самой короткой прямой дорогой к Берлину, не могли.
В. Карпов, написавший книгу о маршале Жукове, после войны встречался с ветеранами союзнических войск. Рассказывая о форсировании Ла-Манша, они показали Карпову фотографии позиций немцев до и после их бомбовых ударов – сплошные воронки. «Мы из них сделали коктейль», – хвастались они.
«К большому сожалению, эти храбрые воины не знали, что в трудные для них дни боев советские войска тоже наступали и отвлекали на себя основные силы гитлеровцев», – пишет Карпов.
Союзники потеряли в этой войне 700 тысяч солдат. Мы не должны этого забывать. Можно сказать, что эти храбрые воины спасли 700 тысяч жизней наших бойцов. Но было бы неплохо, чтобы и они помнили о нас, о наших миллионах павших, спасших их жизни. А то ведь, когда в Нормандии в этом году отмечали 70-летие высадки англо-американского десанта, президент Обама снова публично заявил, что победу во Второй мировой войне одержали они, американцы. Над памятниками солдат Второй мировой войны по всей Европе развеваются флаги только Британии и США. Как будто это не мы спасли мир от фашизма.
(Продолжение следует)
