Первоапрельские люди
Первое апреля для этих людей длилось целый год. Казалось, весь смысл их жизни сводился к тому, чтобы кого-то развеселить шуткой, удивить остротой, поразить каламбуром, заставить говорить о себе эпатажной выходкой. Когда после знаменитого «Бала оборванцев» в 60-е годы прошлого века многие из них вылетели из вузов и полетели с работы, для них это было не столь важным. Главное, теперь они с гордостью могли говорить: «Про нас «Голос Америки» сообщил!».
Король оборванцев
«Королем» уральских «оборванцев» уральский писатель и краевед Александр Комаров в своей книге «О тех, кто рядом или только в памяти» называет Павла Ивановича Федченко – личность в Уральске в свое время одиозную. Баек о его выходках, чаще всего вызывающе циничных, я слышала массу. Чего только стоит самая известная Пашкина выходка: как однажды он залез на плечи «вождю пролетариата» на главной площади города и якобы помочился оттуда. Милиционер из охраны обкома партии его узнал и предупредил прибывший наряд милиции: «Осторожно, это Федченко, он может и по-большому». Очевидцы, правда, утверждают, что хоть Пашка и побывал на плечах статуи, но осквернять ее мочеиспусканием не стал, а милиционерам объяснил, что «потерял здесь какой-то болтик».
Вообще, удивительно, но ему и его свите многое сходило с рук. Были они, конечно, под пристальным вниманием и общественности, и органов, но и те, и другие относились к их выходкам снисходительно, мол, шалит молодежь. Павла устраивали на работу, пытались «перевоспитать», но он нигде долго не держался. Однажды работал Павел на мясокомбинате, откуда дефицитную колбасу и мясо тащили все, кто умел. Пашка тоже навертел на живот брюховицу.
– Эт чего у тебя там – беременность? – поинтересовался охранник.
– Да вот, взял, дома дверь нужно обить – дует, – ответил Пашка. И был уволен.
На мебельной фабрике, где Федченко тоже проработал недолго, однажды взяли «левый» заказ – гроб. Сделали. Пашка лег в гроб, его накрыли крышкой и стали выносить. Это заметил директор. Спросил строго: «Куда, кому?». Пашка отодвинул крышку и погрозил директору пальцем. Отхаживали беднягу валерьянкой.
Но при всем своем показном фиглярстве «оборванцы» были в Уральске людьми самыми, как бы сейчас сказали, продвинутыми. Даже Павел Федченко имел неоконченное филологическое образование. У всех были лучшие в городе библиотеки, они умудрялись доставать самые последние книжные и музыкальные новинки, пластинки, записи, в их среде были интеллектуалы, поэты, художники, на их тусовках велись умные разговоры, затевались споры, диспуты, там блистали остроумием и эрудицией, к ним тянуло красивых девушек, что вызывало раздражение и зависть. Отличная библиотека была у Павла Федченко, до сих пор у букинистов можно встретить книги с его экслибрисом: «Из библиотеки Павла Федченко». (Кстати, запрещенный в то время роман Булгакова «Мастер и Маргарита» Парижского самиздата в 80-е годы мы купили именно у Павла Федченко).
В 1957 году Федченко и иже с ним умудрились попасть на фестиваль молодежи в Москве. Думаю, они смотрели на иностранных студентов с благоговением, хотели быть похожими на них в одежде и манерах. А вернулись в серую советскую действительность, в которой трикотажные треники и те были дефицитом.
Комаров пишет о них: «Подражательность просматривалась во всем. Прошли ковбойские фильмы «Великолепная семерка», «Семь самураев» – и они двинулись на юг, дразнить пограничников. Пронесло. Благополучно вернулись, сфотографировавшись, как те семеро…».
Конечно, многие из них потом остепенились, и только Павел Федченко остался верен себе. Капитализм, который они так любили издалека, при ближайшем рассмотрении оказался намного более циничным, чем самые жестокие Пашины выходки: работы теперь не было даже для самых дисциплинированных, а эпатаж уже немолодого человека вызывал бы в лучшем случае жалость. А жалости к себе Федченко не терпел. Жена от него ушла, квартиру он продал за копейки и под конец жизни решил заняться фермерством – несмотря на регулярные возлияния мужик он был сильный, кряжистый. Но при его раздолбайстве и наезжающих из города друзьях ничего у него не получилось. Тяжело заболев в 2004 году, он все еще продолжал шутить – теперь над своей жизнью. Но быть кому-то обузой не захотел. Говорят, на воротах его дома, который снесли в 70-е годы прошлого века, висела табличка наподобие мемориальной: «Здесь жил и провел свои лучшие годы Павел Иванович Федченко». Наверное, в те годы он даже не предполагал, насколько это окажется верным.
Князь проказ
О том, что у Федченко в Уральске был предшественник, я прочитала в книге Николая Григорьевича Чеснокова. И по странному совпадению его тоже звали Павел Иванович. Только фамилия его была Обратнев. И жил этот человек лет за сто до Федченко.
В отличие от вечно отовсюду уволенного Федченко, Обратнев занимал немалую должность – служил войсковым старшиной и был человеком богатым. (Это в его особняке располагался торговый дом «Достык» в районе ЗКГУ). И если Федченко за свои проказы расплачивался выговорами и увольнениями с работы, то Обратнев щедро платил деньгами.
Начудил Обратнев в Уральске на века. Не случайно Чесноков даже спустя столько лет собрал о нем легенды и байки. Он, например, утверждает, что фразе «По утрам даже лошади не пьют шампанского» советская кинокомедия «Бриллиантовая рука» обязана Обратневу.
Обратнев часто ездил в Париж – развлекаться. Общался там с французскими офицерами. В ресторане даже к завтраку он всегда заказывал водку, французы пили шампанское и удивлялись: как можно с утра пить водку? Обратневу это надоело, и однажды он заказывает ведро шампанского и просит отнести его своим лошадям. Через некоторое время посыльный возвращается с полным ведром. «Что, не пьют?», – спрашивает Обратнев. «Нет, ваше превосходительство», – отвечает слуга. И тогда Обратнев торжествующе обращается к французам: «Вот видите, по утрам даже лошади не пьют шампанского!», и под аплодисменты выпивает стопку водки.
Еще одна байка тоже связана с Парижем. Обратнев был классным стрелком. И однажды на соревнованиях по стрельбе вместо мишеней попросил слегка вбить в стенку гвозди. И без промаха вбил их все пулями по самые шляпки.
Со стрельбой связана еще одна маловероятная история. Павел Иванович красивых женщин любил, а вот танцевать не умел или стеснялся – слишком был неуклюж. И однажды, любуясь красивой дамой, кружившейся на балу то с одним, то с другим, мучаясь от ревности, не выдержал, достал пистолет и выстрелил кокетке прямо в каблучок. Был страшный переполох, и как Обратнев искупил свою вину перед дамой – история умалчивает. Но меньше, чем бриллиантовым колье, тут явно не обошлось.
Более достоверен и известен такой случай. Ехал по мосту через Чаган мужик с возом древесных углей для самоваров: в летнее время их продавали дачникам. Навстречу мужику Обратнев. Дорога узкая – ни тот, ни другой не сворачивает. Обратнев остановил лошадей, приказывает мужику: «Вываливай свои угли и валяй назад – не видишь, кто едет». Мужик чуть не плачет, но ослушаться не смеет, в руках Обратнева его знаменитый пистолет. И вываливает уголь в Чаган. А Обратнев достает деньги и платит за уголь втрое больше, чем мужик мог выручить.
«Страшная» месть Обратнева
Был ли Обратнев, как и все казаки, глубоко верующим человеком, история умалчивает. Но вот посмеяться над слабостями святых отцов любил. Однажды на церковный праздник пригласил он в гости священнослужителей города. А дом его славился хлебосольством. Но извинился Павел Иванович перед святыми отцами, что столы накроет в подвале, так как в зале затеяли ремонт. А подвал у него – что царские палаты. После обильного застолья гости задремали, а проснувшись, вдруг обнаружили, что дверь-то в подвал заперта. Постучали-постучали, да и заснули снова. Утром зазвонили колокола во всех церквях, народ собрался на молебен, а служить-то его некому.
Пришлось Обратневу перед атаманом ответ держать: оправдывался, что сам пьян был, по привычке подвал запер.
– А замок для чего пудовый повесил? – спросил атаман.
– А гости уж больно дорогие, – ответил охальник.
Если Обратнев с кем-то ссорился, ждать тому было страшной мести. Однажды повздорил он с игуменьей Покровского монастыря, которая упрекала его за безнравственное поведение. Решил он доказать, что и «Христовы невесты» не без греха. Пригласил монашенок на пикник в какой-то праздник и напоил крепкими винами. А когда те захмелели, перетащил их в лодку, задрал подолы и поставил между ног ящики с водкой и закуской. А лодку пустил вниз по Чагану.
А через некоторое время у ворот монастыря кто-то вывалил целый воз новеньких младенческих люлек. Это Обратнев на базаре скупил у мужика их оптом и приказал отвезти к монастырю. Возмущению игуменьи на такой намек не было предела. Жаловалась она атаману, но с Обратнева – как с гуся вода.
Весной и осенью грязь в Уральске стояла непролазная, вымощен был только самый центр. Решил Обратнев оставить начальство без транспорта, мол, пусть вместе с народом грязь помесят. Объехал биржи извозчиков и нанял их всех ездить друг за другом вокруг хозяйственного правления (нынешний областной акимат). Извозчики получили сразу всю дневную выручку и, не спеша, стали совершать эти круги. Перекупить их никому не удалось.
Обратнев был человеком любознательным и много путешествовал. Из дальних странствий привозил непременно национальные костюмы тех стран, где побывал, а потом демонстрировал их на Большой Михайловской, собирая толпы зевак. Самый большой ажиотаж вызвала клетчатая шотландская юбка, в которой он появился на улице, вызывая смущение женщин и возмущение казаков. (Кстати, Федченко, Бузунов и Комаров впервые эпатировали уральскую публику шортами из обрезанных брюк, продефилировав в них по проспекту).
«Я тебе покажу уральскую зиму!»
В Италии он устроил для своего итальянского друга «русскую зиму». Тот никогда не видел снега. «Я тебе покажу», – пообещал Обратнев. И на следующее утро привел итальянца на берег лагуны, которая была белоснежной и сверкала на солнце.
– Это русский снег? – спросил итальянец.
– Нет, это итальянская соль, – ответил Обратнев.
Такую же «зиму» он устраивал среди знойного лета в Уральске, чтобы прокатить дам на санях. Что бы он ни делал, во всем ему надо было выделиться, удивить, ввести публику в восторг или удивление. Совсем уж учудил Павел Иванович, когда назвал сына Цезарем – в честь почившей любимой собаки. Этого понять не могли:
«Сына – в честь собаки! », – возмущались в городе.
Он мог промчаться на рысаках по базару, давя горшки с каймаком и рассыпая арбузы, а потом щедро расплачивался с пострадавшими. В городе его имя стало нарицательным.
– Ты что – Обратнов? – укоряли непослушных детей. Фамилию его переделали: не Обратнев, а Обратнов – все сделать «обратно», наоборот.
Многое из того, что творил Обратнев, сейчас назвали бы хулиганством. Почему ему многое прощалось при строгих казацких нравах? Говорят, храбрым был отчаянно, щедрым и отзывчивым. Помогал бедным, занимался благотворительностью и службу нес исправно. К концу жизни промотал все свое немалое состояние, дом продал купцу Овчинникову и доживал век в какой-то хибаре.
«Где тут правда, где тут ложь — не разберешь, и надо ли разбираться? Просто жил человек не похожий на других. А все, что чем-то отличается от обыденного – дурное или хорошее – остается в памяти», – пишет Николай Чесноков, рассказавший легенды и байки об Обратневе. И предлагает: «Зайдите в особняк Обратнева, … прислушайтесь к тишине. И может быть, услышите далекий смех веселого человека, начудившего в Уральске на века и оставившего этот великолепный особняк, испорченный ныне новоделом».
Кстати, портрет Никиты Савичева работы Тараса Шевченко, который хранится ныне в областном краеведческом музее, в 1909 году подарил войсковому музею Павел Обратнев. На обратной стороне есть его дарственная надпись.
