От нас уехал Ревизор
На сцене Уральского драмтеатра имени Островского – бессмертная комедия Гоголя «Ревизор». Спектакль Камерного драматического театра города Костромы был благотворительным и показан уральцам бесплатно – в рамках реализации Соглашения об установлении дружественных связей между Западным Казахстаном и Костромой в 2018 году. Более того, старинный российский город с давними театральными традициями объявлен побратимом Уральска, о чем сказал в своем выступлении перед началом представления вице-консул Генерального консульства России в Уральске Владимир Волков. Это, несомненно, делает честь нашему городу, который лет на пятьсот моложе.
Со словами благодарности Казахстану и казахстанцам за оказанный прием и гостеприимство обратился к уральским зрителям художественный руководитель Костромского театра Борис Голодницкий.
А потом раздался колокольный звон, распахнулся занавес, и все увидели перспективу старой Костромы: церкви, дома, трактиры, мощеную булыжником улицу. Но это может быть любой другой уездный город, хотя бы и Уральск. Несколько открытых шлагбаумов и уходящая вдаль улица подчеркивают этот посыл художника, да и мысль самого Гоголя: везде и мошенники, и казнокрады. На этом фоне и разворачивается действие. Художник – сам Борис Голодницкий. Он и художественный руководитель, и просто художник. Вообще, и декорации, и реквизит очень лаконичны. Один предмет на сцене легко трансформируется, превращаясь то в стол, то в кровать, то еще во что-нибудь. Театр-то камерный, места немного.
На сцене нашего театра артистам было где развернуться. Играли великолепно, особенно хорош был Городничий (заслуженный артист Костромской области РФ Виктор Костицин).
«Разом посмеяться надо всем…»
Сразу поразили необычные костюмы героев: у мужчин полуфраки-полусмокинги, полуфренчи-полусюртуки. У дам правая половина пышных одеяний – застёгнутое наглухо старинное скромное платье с воротничком-стоечкой, а левая – бальное платье с глубоким декольте и полупрозрачными юбками. Вторая половина этих костюмов сшита из ткани, где на ярком фоне отпечатан белым курсивом текст самого Гоголя. Насколько можно было прочитать – те слова автора, которые касаются именно этого героя.
Костюмы – это тоже изобретение Голодницкого: ткань с текстом выполнена по спецзаказу, костюмы сшиты по его эскизам. Многие, конечно, не поняли: зачем героев спектакля одели так необычно?
– Видимо, чтобы подчеркнуть клоунаду, фарс этой постановки с аффектацией на площадный театр, – ответила на этот вопрос преподаватель ЗКГУ, бывший режиссер студенческих театров Маргарита Владимировна Чечетко, отметив оригинальность режиссерских находок. – Это же гротеск, карикатура. Нужно довести зрителя до отвращения к персонажам, и они действительно противны. Там же нет ни одного положительного героя.
Отвращения к порокам – именно этого и добивался Гоголь своей сатирой. «В «Ревизоре» я решился собрать в одну кучу всё дурное в России, какое я тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости, и за одним разом посмеяться над всем», – писал он.
Но перед началом первой постановки писатель неоднократно предупреждал: «Больше всего надо опасаться, чтобы не впасть в карикатуру. Ничего не должно быть преувеличенного или тривиального даже в последних ролях».
А в постановке Голодницкого – все преувеличено, все – карикатура и гротеск. Чтобы подчеркнуть низкопоклонство и униженность прислуги – она постоянно падает на колени и ползает на них, подавая господам (этого у Гоголя нет)… Потом и все эти господа ползают на коленях перед Хлестаковым, которого приняли за важного чиновника из Петербурга. В общем, «все дурное», что хотел высмеять Гоголь, утрированно, как под увеличительным стеклом. Наперебой суют Хлестакову деньги – чтобы закрыл глаза на казнокрадство, мздоимство, дороги, нищету народа и прочие пороки, которые бессмертны, как и сам Гоголь.
И все верно – до сих пор
«Послушайте ж, вы сделайте вот что: квартальный … он высокого роста, так пусть стоит для благоустройства на мосту. Да разметать наскоро старый забор, что возле сапожника, и поставить соломенную веху, чтоб было похоже на планировку. Оно чем больше ломки, тем больше означает деятельности градоправителя. Ах, боже мой! я и позабыл, что возле того забора навалено на сорок телег всякого сору. Что это за скверный город! только где-нибудь поставь какой-нибудь памятник или просто забор – черт их знает откудова и нанесут всякой дряни!», – говорит Городничий, узнав о приезде ревизора.
«Все, как мухи, выздоравливают»
Постановка гротескная, шумная, с элементами водевиля. Гоголевский текст сокращен, выбраны самые знаменательные фразы, некоторые даже повторяются по ходу спектакля. Например, несколько раз звучит, казалось бы, незначительное – название блюда из рыбы: лабардан. Мне показалось, что это намек на сыр пармезан, без которого нынче жить не могут российские богачи, каждый раз попрекая Россию за санкции Запада и страдая без этого сыра.
«Я люблю поесть. Ведь на то живешь, чтобы срывать цветы удовольствия. Как называлась эта рыба? Где это мы завтракали?», – говорит Хлестаков.
А завтракали-то в – больнице! Успели к приезду ревизора приготовиться. А на вопрос, почему больных в больнице мало, смотритель богоугодных заведений ответил: «Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор как я принял начальство, – может быть, вам покажется даже невероятным, – все, как мухи, выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет: чем ближе к натуре, тем лучше – лекарств дорогих мы не употребляем».
Вам это ничего не напоминает из нашей жизни? Современную платную медицину, недоступность качественного лечения для простого человека, который «если умрет, так умрет»? Не случайно слова: «Это уж так устроено, такой порядок» – повторяют в постановке несколько раз.
«Да она сама себя высекла!»
Как же современен Гоголь! Городничий: «Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-Богу врет. Она сама себя высекла». «Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было?» «Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько!»
Карнавал, да не очень веселый. В зале мало смеялись. В спектакле есть момент, напоминающий сцену из «Вия», когда Хома в оскверненной церкви чертит круг, чтобы отгородиться от нечистой силы. В спектакле Хлестаков, напуганный визитом высоких чиновников, еще не понимающий, что к нему идут на поклон, а не для того, чтобы увести в кутузку, тоже чертит мелом вокруг себя круг. Но «нечистая сила» хором встает на колени и буквально ползет к ногам Хлестакова, олицетворяющего для них власть, всесилие и их собственное благополучие.
Многие уральские зрители не восприняли карнавальность, гротескность, утрированность в постановке гоголевского шедевра. Некоторые уходили после первого акта. Другие были в восторге: не совсем понятно, не совсем весело, но прикольно и правильно. Так и есть до сих пор.
«Это невозможно, это клевета и фарс»
А меня вот что поразило: точно так же восприняли комедию Гоголя, когда 183 года назад на сцене Александринского театра в Петербурге состоялась ее премьера. Спектакль вызвал недоумение у искушенной столичной публики. «Недоумение это возрастало потом с каждым актом, – писал Анненков в «Литературных воспоминаниях». Как будто находя успокоение в одном предположении, что дается фарс, большинство зрителей, выбитое из всех театральных ожиданий и привычек, остановилось на этом предположении с непоколебимой решимостью. Однако же в этом фарсе были черты и явления, исполненные такой жизненной истины, что раза два, особенно в местах, наименее противоречащих понятию о комедии вообще, … раздавался общий смех. Совсем другое произошло в четвертом акте: смех, по временам, еще перелетал из конца залы в другой, но это был какой-то робкий смех, тотчас же и пропадавший; аплодисментов почти совсем не было; зато напряженное внимание, … иногда мертвая тишина показывали, что дело, происходившее на сцене, страстно захватывало сердца зрителей. По окончании акта прежнее недоумение уже переродилось почти во всеобщее негодование, которое довершено было пятым актом… общий голос, слышавшийся по всем сторонам избранной публики, был: «Это невозможность, клевета и фарс».
«Это уж так устроено, уж такой порядок»
Страшно недоволен был постановкой сам Гоголь. Раздраженный и расстроенный, он швырнул своего «сынку» – текст пьесы – на пол. Много лет спустя он писал: «Представление «Ревизора» произвело на меня тягостное впечатление. Я был сердит и на зрителей, меня не понявших, и на себя самого, бывшего виной тому, что меня не поняли. Мне хотелось убежать от всего».
Очень ему не понравилась роль Хлестакова: он напомнил ему «водевильных шалунов, которые пожаловали к нам повертеться с парижских театров». Сохранилось признание актера Петра Григорьева, исполнявшего роль судьи Ляпкина-Тяпкина: «…эта пиеса пока для нас всех как будто какая-то загадка. В первое представление смеялись громко и много, поддерживая крепко, – надо будет ждать, как она оценится со временем всеми, а для нашего брата, актёра, она такое новое произведение, которое мы, может быть, еще не сумеем оценить с одного или двух раз».
Но главная причина недовольства Гоголя заключалась даже не в фарсовом характере спектакля – стремлении рассмешить публику, – а в том, что при карикатурной манере игры сидящие в зале воспринимали происходящее на сцене без применения к себе, так как персонажи были утрированно порочны… А Гоголь хотел вовлечь зрителя в спектакль, чтобы он почувствовал: это ведь – вы! Это вы пресмыкаетесь перед сильными и гнобите слабых и беззащитных, это вы воруете из казны и думаете только о деньгах и своем благе, это вы ползаете на коленях, ожидая подачки. И город, куда приехал «ревизор», существует не где-то далеко, а здесь, у вас, по всей огромной стране – вон она, дорога, уносящая Хлестакова в новые веси. В этом смысл знаменитой реплики Городничего: «Чему смеётесь? Над собой смеётесь!» – обращенной именно к залу, потому что на сцене в это время – немая сцена.
Актер Костицин произнес эту фразу страдающим, тихим голосом. Это был уже другой человек – пожилой и усталый. Он жертва «таких порядков». Но в зале никто и не смеялся.
Может, цель, какую ставил Гоголь, была достигнута, может, увидели себя? Увидели и поняли всю мерзость «таких порядков», что это есть, это у всех под носом. Просто режиссер с помощью Гоголя заставил взглянуть на все это чрез увеличительное стекло.
Режиссеры, актеры еще долго будут разгадывать ту задачу, которую поставил этим своим произведением Гоголь. Но уже одно то, что комедия актуальна до сих пор, что ее ставят во всех театрах уже почти два века, говорит… О чем? О гениальности автора или о том, что ничего не изменилось в природе человеческой и в «устройстве порядка»?
Гоголь великолепно сам читал «Ревизора», один разыгрывая все роли перед близкими друзьями. Наверное, это было самое верное исполнение пьесы. А все постановки – это только попытки понять Гоголя.
Но за этот подарок от Костромского театра и Консульства России в Уральске – большое спасибо.
