Оксана Малуша: «Творец с нас спросит»
В этом году драмтеатру имени Островского исполняется 155 лет. На республиканском театральном конкурсе коллектив театра победил во всех номинациях, а главный режиссер Оксана Малуша была признана лучшим режиссером Казахстана. Ей был вручен главный театральный приз страны – «Енликгуль», который называют казахстанским Оскаром.
Почему истоком этого успеха главный режиссер театра считает детскую студию, отчего она не любит выражения «творческие люди», чего желают актеры друг другу перед спектаклем, какими мистическими свойствами обладает театральная сцена, и какую роль играет театр в современном мире – в нашем интервью с главным режиссером театра Островского Оксаной Малушей.
– Оксана Михайловна, вы из актерской семьи. Именно это повлияло на выбор профессии?
– Нет, я считаю это стечением обстоятельств и Божьим промыслом. Родители не хотели, чтобы я связала свою жизнь с театром. Когда к нам домой приходили мои одноклассники, они были глубоко разочарованы тем, как скромно живут актеры. Но мы считали, что это нормально. После школы я играла в театре, мне это доставляло удовольствие, параллельно училась на истфаке, потом еще в медицинском училась. Я мучительно искала, какой-нибудь приработок, готова была пойти полы мыть. И вот тогда появилась идея открыть при детской музыкальной школе театральную студию и меня попросили принять первый класс. Я к этому отнеслась с недоверием, мне казалось, что это несерьезно. И вот «Волшебной рампе» уже двадцать лет. У нас очень хорошая команда, сейчас в детской студии и Марк Ларин, он режиссер-репетитор, и Руслан Джумахметов, он ведет сценическую речь.
– Сколько детей за эти годы прошло через студию, и многие ли из них связали свою жизнь с актерской профессией, с театром?
– Сколько – не считала, но все успели сыграть в детских спектаклях. Мы каждый год ставим по два, иногда по три новых спектакля, у нас большая репертуарная история. Предпочтение отдаю классике: ставили Марка Твена, Островского, Достоевского. Из каждого выпуска «Волшебной рампы» двое-трое поступают в театральные училища, институты. Очно – в Саратов, в Москву, заочно – в Самару. В мире искусства шеренгами не ходят, там – штучный товар. В этом году четверо едут учиться, я считаю, это очень много. Больше половины труппы нашего театра прошла через «Рампу» – это главное условие: чтобы работать в те-атре, актер должен два года в «Рампе», что называется, отслужить. Потому что там у меня больше возможностей с молодыми актерами работать. Благодаря этому у нас теперь нет проблем с кадрами, наш театр имени Островского для Самарского института стал брэндом. Они к нам приезжают, мы к ним ездим. Показали в Самаре спектакль по пьесе Тэффи, очень он там понравился на кафедре. Карпушкин, завкафедрой режиссуры и актерского мастерства, был так растроган, что выскочил на сцену, начал всех целовать.
– Вы у него учились?
– Нет, я училась у Золотухина. Я ему очень благодарна, он подарил мне судьбу.
– Вы так увлеченно говорите о детской студии, а что все-таки для Вас важнее – взрослый театр или «Волшебная рампа»?
– Трудно сказать. В школе мы работаем по совместительству. Это как низшая каста в педагоге – мы совместители. Но я совместила эту работу со своей жизнью. Я все время в этом, мы все время дома говорим об этом. Счастливый я человек – все собрала в своей жизни: и муж у меня здесь, и детки, которые в театр приходят, как домой. Если мои младшие – в спектакле, то старшие их приводят. Я научилась работать с детьми, и это помогает мне в режиссерской работе с актерами в театре Островского. Я считаю, что это мое предназначение. Это отмечено критиками. На совещании в Министерстве культуры шел разговор о том, что режиссеры не умеют работать с актерами. Театровед Кабенова (она была на театральном фестивале, который проходил в Уральске, и видела два наших спектакля) возразила, сказала, что вот в Уральске режиссер Малуша прекрасно работает с актерами и назвала мою фамилию. Меня потрясло, что она ее запомнила. Именно поэтому я и решилась принять участие в конкурсе, а там участвуют все театры Казахстана – и оперы, и балета, и драматические. Пусть из 62-х только половина приняли участие, все равно, мы взяли премии по всем номинациям. Все оттуда, из «Рампы» проистекает. Как говорится, уча – научаешься.
– Вы были успешной актрисой, теперь режиссер. Что интересней?
– Когда играла на сцене, со мной в паре никто играть не хотел, потому что я тот паровоз, который любого переедет колесами. Вот, допустим, играем мы с вами одну роль Машеньки, так вы будете той Машенькой, которая будет плакать за кулисами и говорить, что вот эта Малуша опять первая. Потому что я всегда должна быть первой. Но теперь режиссерам не прощаю, если он с актерами не доработал. Мне интересней не самой играть, а то, как играют другие, теперь все – в адрес артистов. Это интересней, чем переживать только за себя, любимую. Я легко перешла из одной профессии в другую.
– А как определяете, есть у ребенка актерский талант или нет?
– Да никак не определяю. Всех беру. И сразу невозможно определить. Чем больше я работаю, тем больше понимаю, что ничего не понимаю. Вот Регинка Филаретова – рта не раскрывала, а быстрее всех выпулилась на сцену – и танцует, и поет. Сейчас в Москве учится. Мне все равно, какой ребенок ко мне придет, у меня нет цели в шесть лет из него актера сделать – там совсем другой процесс идет.
– Я помню постановку «Тома Сойера» в жанре мюзикла, детей на сцене было человек пятьдесят. И припев в этом мюзикле был: «А вы не заставляйте нас с утра белить заборы, вы лучше предложите нам немного поиграть».
– Вот мы и играем. Они же просто в жизни не доиграли, недополучили, недомечтали, они подключены к Интернету, к компьютеру. Так что мы играем. А уже когда седьмой-восьмой класс пойдет, там уже идет профориентация, индивидуально занимаемся, отдельно стихи, отдельно проза, басни. Там уже серьезная подготовка. В студии дети раскрепощаются, реализовываются, это важнее, чем стать актером. Им это потом в жизни помогает. А талант… Чем больше работаю, тем меньше понимаю. Богом поцелованных пальцев на руке хватит, чтобы пересчитать. А другим только помогаешь. Актерский талант – это, наверное, особое устройство души, есть такие дети, которые вообще перевоплощения не приемлют. Мы здесь душу воспитываем. Мы много с ними говорим, у нас же неформальные занятия.
– Сегодня на сцене нашего театра появилась новая звезда – Руслан Джумахметов. Он ведь тоже занимался в «Волшебной рампе»?
– С Русланом вообще интересная история получилась. Позвонила мне однажды журналистка с телевидения и говорит, что брала интервью у одного мальчика, который бредит театром, что-то там у себя во дворе организует, и она спросила его, о чем он мечтает. И он сказал, что очень хочет со мной познакомиться. Мне это так странно было – совсем ребенок. Встретились у нас дома, Руслану тогда лет девять было. Мы с Марком (мужем и актером Лариным – ред.) его пытаемся разговорить, а он молчит и даже делает вид, что он меня вообще не видит. Мы его позвали на какую-то сказку, он пришел, а потом пропал. А через несколько лет появился в студии застенчивый мальчик: «Можно я буду у вас заниматься?» – «Да, пожалуйста, я никому не отказываю». Это был Руслан, я его не сразу узнала. После «Рампы» поступил в Саратовскую консерваторию, мы связи не прерывали, он окончил по специальности – актер театра и кино. Приехал – такой молодой и такой профессиональный. У нас он стал заниматься речевым искусством. И ему это нравится. Можно сказать, что он у нас единственный специалист на весь Казахстан в этой области, несмотря на юный возраст. Он этим очень увлечен, ездил в «Щуку» на курсы повышения квалификации, его приглашают на мастер-классы. В известном театре «Артишок» он проводил мастер-класс, в Атырау ездил на гастроли.
– Как происходит выбор пьесы, темы спектакля? Ведь чтобы постановка нашла отклик у зрителя, она должна отвечать тому, что его, зрителя, волнует?
– Эх, «когда б вы знали, из какого сора растут цветы, не ведая стыда…» Ну, во-первых, смотрю, кто у меня есть, в смысле актеров, на что дадут деньги. Еще – я должна прочитать это произведение залпом, и чтобы хотелось поделиться прочитанным, потом примеряешь к сегодняшнему дню – о чем сейчас нужно говорить, что людям интересно. Иногда осмысление произведения приходит позже. Например, пьеса Островского «Правда хорошо, а счастье лучше». Главный герой все кричит, правды добивается, с пистолетом на всех кидается, а его кирпичом по голове за эту правду. О чем это Островский? А потом поняла, что это – и обо мне тоже. Проходит юношеский нигилизм, максимализм и приходит зрелость, когда понимаешь, что правда-то хорошо, а счастье – лучше. Но без правды и счастья не может быть, но она не в криках, она внутри человека. Поэтому и спектакль получился таким ироничным, трогательным. А после постановки спектакля «Власть тьмы», люди так прониклись этой темой искупительной, что меня останавливали, подходили ко мне – просто поговорить.
– Как можно «притянуть» к современности пьесу, которая была написана более ста лет назад?
– Пьеса – это повод к осмыслению. Автор говорит «что», а режиссер «как». Придать свежее звучание тому, что было написано много лет назад – это и есть наша работа, это то, чем я занимаюсь. Мы же должны как-то привлечь вас к разговору. Я считаю, что современный театр возвращается к древнегреческому. Там был хор, который оценивал происходящее на сцене. Там зрители шли в театр, всегда зная сюжет, зная, чем этот миф закончится, как разрешится конфликт. Они шли слушать хор, им было важно – как следует относиться к происходящему. Хор одобрял, осуждал, порицал, восхищался, и это было самым главным для зрителей. Вы тоже, к примеру, идете в театр, зная сюжет пьесы, и тоже приходите на спектакль за другим. Теперь мы – хор. Сейчас все известные режиссеры ставят классику, все возвращаются к истокам. Классика – это такой бездонный колодец, что до дна не достать и не вычерпать. В современной драматургии я испытываю кислородное голодание, там глубины нет. Ее даже ставить сложнее.
– Какую роль, на Ваш взгляд, играет театр в век телевидения и компьютеров?
– Я считаю, что театр победил. И телевизор победил, и компьютер. Я вижу, какой интерес сейчас к артистам, теат-ру. Я больше не слышу, как в своей молодости, разговоров от администраторов: «Да на вас никто ходить не хочет». Спектакли при аншлагах проходят, в актеров снова влюбляться начали.
– Как можно этого добиться, не опускаясь до «потребы публики», до пошлости и скабрезности, чем грешат сейчас многие современные театры?
– Добились своей позицией. Своим желанием быть нужными и интересными. Не любя зрителя, ничего не получишь. Мы же не за деньги здесь работаем, мы любим это дело, мы делаем это с удовольствием. Не дадут мне денег на спектакль – я его на трех стульях сделаю! Как не опуститься до пошлости? У артиста должны быть нравственные ориентиры. Владимир Яковлевич Попов говорил, что артист не может быть не верующим человеком. Мы все молимся перед спектаклем и говорим друг другу перед выходом на сцену не «К черту», а «С Богом!». У театральной сцены есть такое свойство: дураков, подлецов и скотов на ней видно. Она даже не проявляет пороки, а увеличивает их. Любой сорный росточек прорастает в такую лебеду!
– Говорят, что актер – профессия творческая…
– Я терпеть не могу выражение «творческие люди, творческая профессия». Как говорит моя мама: «Если у тебя творческая командировка, то это не значит, что ты должен что-то там натворить». Творец у нас один, и когда-нибудь он с нас спросит, что мы тут натворили.
– Театру предстоят гастроли?
– В сентябре нас пригласили на гастроли в Астану.
– Аншлагов вам!
