О чём шепчет город
Архитектор Рустам Вафеев, издавший альбомы графики «Миры Большой Михайловской» и «Уральск потаённый», к каждому рисунку написал текст – такой же изящный, как его графика. Не помню, в каком альбоме, есть у него фраза, над которой я долго думала: «Старый Уральск ещё можно рисовать, но уже трудно увидеть».
Я не обладаю взглядом художника и вижу только то, что трудно не увидеть. Зато я постаралась услышать город. Не городской шум, а голос Уральска – тихий, порой еле слышный – потаенный.
Город сказал, что зиму он любит больше, чем лето и тем более весну. Зимой деревья стоят белые, нарядные, а снег на улицах прикрывает корявый асфальт. Снег темнеет от грязи, но его потихоньку вывозят. Но в этом году его так много, что скоро он сделает улицы непролазными от грязи.
Весну город не любит больше всего. Весной белое украшение города тает и обнажает всю грязь и уродство. Таят мусорные свалки. «И зачем вы, мои жители, мои горожане устраиваете помойки в арыках? – спрашивает город. – Неужели так трудно донести мусорный мешок до контейнера, а помойное ведро вылить в свой сортир, ведь он-то у вас, наверное, есть?» Сейчас город беспокоится за реки, которые его окружают. Разольется вода и унесет весь мусор с берегов, а городу очень не хочется загрязнять свои реки.
Одно утешение у города весной – это опять же деревья. Они распускаются, и город считает, что этот зеленый наряд ему очень к лицу. Он только не понимает, почему у его деревьев и скверов отбирают все больше земли? Зачем, ради какой-то велосипедной дорожки вырубили столько деревьев на другом берегу Чагана и погубили такой райский уголок природы? Это же его, города, легкие, он ими дышит!
Почему на улицах вместо привычных ему кленов и тополей сажают сосны и ели, которые он не в состоянии вырастить и сохранить? Городу обидно и он чувствует себя виноватым, когда пушистые сосенки на его улицах болеют – желтеют и сохнут, и он ничего не может с этим поделать.
Ах, как хочется ему выходить своими улицами в парки и рощи, чтобы их свежесть текла по его улицам, как здоровая кровь по артериям! И чтобы по его арыкам бежала вода, а не зловонная жидкость.
Еще город не может понять, каким образом та его земля, которая всегда была для всех и называлась общественной, вдруг стала частной? Почему самые лучшие его территории застраиваются чем-то уродливым, с претензией на роскошь? Уральску не нужна напыщенная жеманность и эта показная мишура, у него есть внутренняя красота и достоинство. И ему нравится расстилать свои улицы и переулки для всех, а не для кучки избранных.
Еще он считает, что чем развешивать разноцветные фонарики и устраивать арки из бумажных цветов, лучше убрать всевозможные трубы, которые опутали город, как змеи несчастного Лаокоона. Как ему выпутаться из этих труб, город ума не приложит.
Он из последних сил старается сохранить свое лицо – свои старинные здания, свой единый архитектурный комплекс, свою гордость, свою единственную и неповторимую улицу, которую все называют просто проспект.
Он гордится своим Старым собором, но зачем площадь, которая когда-то доходила до его Ханской рощи, сегодня застроена какими-то трущобами? Однажды приезжие операторы искали-искали ракурс, с которого можно было снять собор без проводов, и не нашли – весь он ими опутан.
«Изящные старинные постройки, ансамбли и улицы сегодня предстают хрупкой распадающейся формой, тонкой материальной оболочкой давно ушедшей и поэтому ставшей непонятной культуры, чуждой современному обывателю. Старый Уральск словно прячется, уходит в себя, становится потаенным», – так написал об Уральске Рустам Вафеев.
Город обещает открыться. Но он просит – не плюйте на него. Ни буквально, ни фигурально. Он все стерпит и простит, но терпеть не может унижения и заплеванных тротуаров.
