Не сломили тогда, порочат теперь
(Окончание. Начало в № 8)
Английская писательница Анна Рид в своей книге о блокаде Ленинграда пытается уверить читателя, что стойкость и мужество ленинградцев – это миф, созданный советской пропагандой уже после войны. Но при этом ссылается на дневниковые записи и письма, написанные во время блокады, когда никакая пропаганда не могла заставить людей лгать. Я пыталась найти в Интернете писательницу с таким именем, но даже во вездесущей Википедии ее нет. И сдается мне, что никакой Анны Рид не существует, что это такой коллективный псевдоним, вроде Виктора Суворова, под которым группа иностранных и российских либералов пытается доказать себе и всему миру, что не было никакого героизма и подвига советских людей в годы войны, не было беспримерной стойкости ленинградцев.
Как спасали культурные ценности
Мне кажется, что в годы блокады город и люди как бы объединились. Я читаю записи и воспоминания блокадников и замечаю, что о своем городе они пишут, как о живом существе. Они вместе голодали, вместе терпели бесконечные бомбежки и – спасали друг друга. Ленинград своими вечными ценностями – музеями, театрами, дворцами и храмами – помогал людям выжить.
Как голодающим людям удалось сберечь бесценные сокровища Ленинграда? Каким образом уберегли от бомб Исаакиевский собор, мраморные скульптуры Летнего сада или такую заметную «точку», как Адмиралтейский шпиль?
План по спасению архитектурно-исторических памятников Ленинграда был разработан с самого начала войны. Ведь в пригородах Ленинграда фашистские оккупанты уже успели разграбить всемирно известные памятники зодчества и вывезти в Германию ценности. Из дворцов-музеев Пушкина вывезли бесценную янтарную комнату, китайские шелковые обои, золочёные резные украшения, старинную мебель и библиотеку. Из Павловского дворца вывезли коллекцию редчайшего фарфора XVIII века, паркет, бронзовые дверные украшения, барельефы, гобелены, люстры. Вывезли статуи (те, которые не разбили, куражась).
Но больше всего фашисты зверствовали в Петергофе. Большой Петергофский дворец, заложенный ещё при Петре Первом, был сожжён, а имущество разграблено. Петергофский парк был загажен, фонтаны разрушены, статуи вывезены. Огромная фигура центрального фонтана – «Самсон, раздирающий пасть льва» – была распилена на части и вывезена в Германию. В верхнем и нижнем парках были сняты фонтан «Нептун», скульптурные украшения террасы Большого каскада и другие ценные изваяния. В самом Ленинграде необходимо было замаскировать, укрыть сотни памятников, скульптур, шпили и купола соборов, фасады особняков.
О том, как спасали памятники блокадного Ленинграда, снято немало фильмов, фотографий и записано воспоминаний очевидцев. Для сооружения защитной маскировки закрашивали шпиль Адмиралтейства и золотые купола соборов, бронзовые и позолоченные элементы декора дворцовых ансамблей прятали в чехлы. Брезентовые укрытия расписывали под деревья и кустарники: с воздуха это создавало эффект обмана зрения для немецких бомбардировщиков. Очень важной задачей была маскировка высотных ориентиров.
Фашисты методично обстреливали город из тяжелых орудий с высот, которые подступали к Ленинграду с юга и с юго-запада. Оттуда им хорошо были видны золотые купола и шпили Ленинграда.
Некоторые горячие головы с ходу предложили их разобрать. Но это мнение было сразу отвергнуто.
Военный совет Ленфронта дал задание замаскировать наиболее характерные ориентиры.
Самый простой вариант: покрасить купола и шпили серой масляной краской. Но тут же возникли опасения, что впоследствии, когда придется смывать краску, снимется и тончайшая позолота.
Но химики выяснили, что эта опасность существует для шпиля Адмиралтейства и других более ранних сооружений, где тончайшие листики золота посажены на специальный клей.
Позолота шпиля Петропавловского собора и купола Исаакиевского собора производилась позже, по новой технологии (методом гальванопластики), и держится прочно. Поэтому краску там можно снять с помощью специальных химикатов, не повредив позолоту.
Начинали маскировку со шпиля Адмиралтейства. За одну ночь был сшит громадный чехол, весом полтонны, но, чтобы натянуть его на шпиль, необходимо было на верхней точке иглы укрепить блок. Лишь на 15-й день удалось забросить с аэростата петлю с тросом на шпиль. И тогда бесстрашные спортсмены-альпинисты О. Фирсова, М. Бобров, А. Земба, М. Шестаков и А. Сафонов, используя трос, укрыли Адмиралтейскую иглу и кораблик чехлами.
Потом были укрыты и другие золотые шпили и купола.
Но оставались крупные объекты, которые легко распознавались с воздуха и наводили немецких летчиков на более точную бомбежку.
Первым и главным заданием была маскировка Смольного института, где тогда работало руководство Ленинграда.
Архитекторы Гегелло и Баранов единодушно решили, что маскировка здания не должна быть плоскостной, так как это не решает проблемы светотеней.
Кстати, в Москве, где маскировкой занимались художники, а не архитекторы, вся центральная часть была расписана прямо по асфальту, по фасадам, различными цветовыми пятнами и геометрическими фигурами. Но тени-то оставались и великолепно были видны с самолета.
Объемная маскировка позволила избежать этого недостатка.
Первоначально проект был рассчитан только на летнее время, но была предусмотрена возможность внесения изменений, возникающих осенью и зимой. О весне тогда не думали, потому что очень хотелось верить, что война продлится недолго.
Здание Смольного было укрыто маскировочными сетями, растянутыми на канатах, которые были укреплены в двадцати метрах от стен. При помощи этого несложного приема были полностью ликвидированы светотени и до неузнаваемости изменен П-образный объем Смольного.
Благодаря работе архитекторов были сохранены исторические сады и парки.
В декабре 1942 года руководство города предложило провести выборочную рубку крупных деревьев в садах и парках Ленинграда: необходимо было отапливать госпитали, детские учреждения, хлебозаводы…
Это предложение вызвало резкое неприятие архитекторов. Был найден иной выход: Баранов вспомнил о том, что в садах и парках находится множество деревянных построек, не представляющих исторической ценности: павильонов, беседок, деревянных трибун. Расчеты показали, что, разобрав их, можно получить значительно больше древесины, чем при вырубке деревьев.
В глубоких и просторных подвалах Исаакиевского собора были законсервированы ценности и произведения искусства, которые успели вывезти из пригородных дворцов Ленинграда.
Знаменитые памятники (в том числе Медный всадник) были закрыты деревянными щитами и обложены мешками с песком. Бронзовых коней скульптора Клодта с Аничкова моста и мраморные скульптуры Летнего сада демонтировали и зарыли в землю.
Спасение сокровищ Эрмитажа стало задачей первостепенной важности. Директором знаменитого музея в те годы был выдающийся востоковед, академик Иосиф Орбели. Впоследствии он вспоминал, как с первых же дней войны весь персонал Эрмитажа не покладая рук трудился над упаковкой экспонатов, тратя на еду и отдых не больше часа. Работа шла непрерывно, день и ночь, на протяжении восьми суток. Сотрудникам музея помогали ленинградские художники, скульпторы, педагоги, служащие научных учреждений и многие другие. Они упрашивали допустить их хотя бы к самой тяжёлой работе. В итоге, уже 1 июля был отправлен первый эшелон с экспонатами, а 20 июля отправили второй.
Эрмитажные ценности вывозились в тыл в сопровождении некоторых сотрудников музея. Но они не стремились выехать из осажденного города. Как вспоминает Орбели, ему «приходилось выдерживать борьбу с людьми, отказывавшимися от возможности выезда в безопасные районы страны, лишь бы не расставаться с родным городом и с родным музеем. Покидать стены Эрмитажа и Зимнего дворца никто не хотел».
Из Эрмитажа вывезли все, что смогли. В залах оставались только те предметы, которые имели второстепенное значение, или слишком громоздкие коллекции (одна из них – знаменитая коллекция исторических экипажей), которые было слишком сложно вывезти. Небольшая группа сотрудников хранила коллекции, упакованные и перенесённые в безопасные кладовые и подвалы. Но от непрерывных авиаударов по зданию музея (в него попало более 30 снарядов) и постоянно лопавшихся водопроводных труб экспонаты приходилось переносить из подвала в подвал, из зала в зал бесчисленное количество раз, ведь предметы старины не терпят ни повышенной влажности, ни холодного воздуха. А голодные люди слабели с каждым днем. Но за всё время блокады ни один значительный экспонат не был потерян, испорчен или уничтожен.
Эрмитаж стремительно пустел, но не забывал своего предназначения. В фельдмаршальском Малом тронном и Гербовом парадных залах Зимнего дворца действовала большая выставка, посвященная героическому ратному прошлому русского народа. В галерее Отечественной войны 1812 года можно было увидеть простреленный под Полтавой шведской пулей мундир Петра Великого, серый походный сюртук Наполеона, мундиры Кутузова и других знаменитых полководцев. В Гербовом зале Зимнего дворца были выставлены знамёна шведского короля Карла XII, прусского короля Фридриха, Наполеона – трофеи русских воинов.
Наверное, никогда не понять Анне Рид и иже с ней, то, что во время блокады в голодном городе отметили 800-летний юбилей азербайджанского поэта Низами Гянджеви. Когда директору Эрмитажа намекнули, что не стоит затевать торжество в такое время, Орбели заявил: «Юбилей должен состояться в Ленинграде! Вы подумайте, вся страна будет отмечать юбилей Низами, а Ленинград не сможет! Чтобы фашисты сказали, что они сорвали нам юбилей! Мы должны провести его во что бы то ни стало!».
И оно состоялось – 19 октября 1941 года. С фронта были командированы два востоковеда, произносились речи, доклады о жизни и творчестве Низами, была устроена небольшая выставка, читали стихи поэта, как в переводе на русский язык, так и в оригинале. По времени мероприятие было рассчитано по минутам: от одного артобстрела до другого.
А через два месяца в помещении Эрмитажа состоялось ещё одно торжественное заседание, на этот раз посвящённое 500-летию великого поэта Среднего Востока Алишера Навои. Во вступительном слове директор Эрмитажа сказал: «Уже один тот факт чествования поэта в Ленинграде, осаждённом, обречённом на страдания от голода и надвигающейся стужи, в городе, который враги считают уже мёртвым и обескровленным, ещё раз свидетельствует о мужественном духе нашего народа и его несломленной воле…».
«Золотой фонд» Ленинграда
В блокадном Ленинграде оставалось много крупных деятелей науки и культуры. Осенью 1941 года правительство предложило командованию Северо-Западного фронта и руководству ленинградской партийной организации обеспечить их вылет из блокадного города на Большую землю. Был составлен список «Золотого фонда». Перечень имён выдающихся ленинградцев начинался с профессора И.И. Джанелидзе – главного хирурга флота, генерал-лейтенанта медицинской службы. На просьбу покинуть осаждённый город Джанелидзе ответил: «Я никуда из Ленинграда не уеду!». Такими же были ответы многих других деятелей, значившихся в «Золотом фонде».
В начале января 1942 года была устроена выставка под названием «Ленинград в дни Отечественной войны» (1812 года). 37 художников представили на ней 127 картин. В выставочном зале был десятиградусный мороз, а участники выставки едва могли передвигаться. Художник Герец принёс с Васильевского острова два эскиза, один из них в тяжеленной позолоченной раме. «Картины должны хорошо выглядеть», – сказал он. В тот же день Герец умер от дистрофии в зале выставки.
Позже работы ленинградских художников выставлялись в Москве. Художник П. Соколов-Скаля, под впечатлением от увиденного, написал: «Образ гневного, решительного, ощетинившегося штыками города, образы героизма обыкновенных, вчера ещё мирных людей, образы беззаветного мужества и стойкости детей, женщин и старцев, рабочих и учёных, бойцов и академиков встают во всём величии на этой скромной по размерам, но глубокой по драматизму выставке».
Памятник А.С. Пушкину не успели укрыть до начала вражеских налетов. Но его не поразил ни один вражеский снаряд! После каждого налета горожане передавали друг другу: памятник стоит! У ленинградцев появилась примета: «Пока жив памятник — жив и город». И каждый раз, убеждаясь в том, что Пушкин невредим, они с новой силой верили: выстоим!
Наверное, никогда не понять всего этого тем, кто сегодня пытается низвести подвиг и героизм. Тогда не сломили. А получится ли опорочить теперь – зависит от нас.
