На дороге всё «железно»
За последний год я трижды ездила поездом №7 Алматы – Москва. С каждым разом стоимость билета возрастала, но в вагонах ничего не менялось. Всё та же грязь, зловонные лужи в туалетах, падающие на головы занавески, не закрывающиеся шторы, духота, неработающие кондиционеры.
Но вот попалась мне случайно собственная статья почти двадцатилетней давности о поездке из Алматы в Уральск, и я поняла, что изменений произошло много. Не столько в поезде, сколько в жизни. Эта жизнь мелькала за окном поезда и получилась зарисовка из конца 90-х, когда вся страна превратилась в один большой базар, связующим звеном которого стала тогда железная дорога.
Я перечитала и поняла, насколько лучше мы стали жить. Статья называлась: «Фирменный товарно-багажно-пассажирский».
Поезд №7 «Казахстан» покидал Алматы вслед за клонящимся к закату, но все еще палящим солнцем. Уже таяли в дымке очертания последней горной гряды, а в купейном вагоне №7 пассажиры все никак не могли устроиться. Все багажные места были забиты какими-то желтыми, неподъемной тяжести коробками. Проводник на все претензии отвечал спокойно: «Сейчас все уберем». Это «сейчас» явно затягивалось, и самые сильные выволакивали ящики из купе в коридор. Верхние багажные полки так и остались занятыми.
Но это были «цветочки». «Ягодки» загрузили в Шымкенте, буквально забив «курительный» тамбур. Огромные челночные сумки наглухо перекрывали обе двери, нависали над узким проходом в другой вагон. То же самое наблюдалось в тамбурах других вагонов. Здесь, прижавшись к тюкам, собирались курильщики. Только перед Уральском через состав прошел человек в милицейской форме, который по ходу следования отчитывал проводников за «создание пожароопасной обстановки». Он же сказал, что года два назад «семерка» уже горела, а недавно загорелся другой поезд.
В начале пути проводники обещали включить кондиционер. «Заправили, заправили», – пели они изнывающим от жары пассажирам. «Заправили, но не проверили, а он, оказывается, не работает», – признались через некоторое время. Поначалу еще кто-то возмущался: «Мы по сто долларов за билет заплатили», – раздавалось из купе, в котором ехали в Москву. Потом смирились.
Смириться пришлось со многим. С толпами безбилетников, стоящих в проходе. С бесконечно снующими туда-сюда торгующими. С выгрузкой на станциях таинственных желтых ящиков, которые мешали входящим и выходящим, со зловонными лужами в туалетах, многочасовыми возмущениями пассажиров, чьи места оказывались занятыми.
«У меня все с билетами», – врал супружеской паре с Байконура проводник, за два часа до этого посадивший за 4,5 тысячи тенге бабушку с внучкой на единственное свободное место в нашем купе. Супруги были с собакой, и это осложняло спор. На пса были документы и багажный билет. «Собаку – в тамбур», – говорил проводник. «Освободи тамбур – я там с ней поеду», – отвечал хозяин. Умная псина переводила взгляд с одного на другого и, уяснив от кого тут все зависит, с достоинством помахала проводнику хвостом и… протянула ему лапу. «Дать на лапу» она не догадалась, и всех троих выдворили в другой вагон, уверив, что там есть места.
Их места в проходе заняла другая пара с мальчонкой лет шести, тоже запаренных и раздраженных. После долгих переговоров на повышенных тонах страдальцы поинтересовались у пассажиров, в каком купе тут ехали с собакой? А узнав, что ехали в проходе, возопили проводникам: «Вы что, издеваетесь?! Ведь нам обещали их места!»
Издевательская рокировка пассажирами, видимо, имела реальную цель. Пока те ждали, бегали в поисках бригадира, начальника поезда, переходили с вещами, детьми и собаками через забитые тамбуры из вагона в вагон, кричали и возмущались, время шло, станции мелькали, кто-то выходил, освобождая место.
Перевели в другой вагон бабушку с внучкой. Супруги с ребенком ушли в «свой». Супруги с собакой вернулись в наш. Через шесть часов(!) после отправления им наконец предоставили места в разных купе.
Человек быстро забывает перенесенные неудобства. И кое-как устроившись, люди уже не вспоминали об угрозах писать жалобы и подавать в суд за причиненный моральный вред. И только Ринг долго не мог уснуть, переживая за измученных хозяев. Он оказался дворняжкой, но явно благородных кровей. Намордник, висящий на его шее, был ему нужен меньше, чем некоторым двуногим. Когда кто-то сползал с верхней полки, пес предупредительно вставал, освобождая место. Пес страдал от духоты не меньше людей и тоже тянулся к открытому окну в коридоре, где всю дорогу толпились полуголые мужики, а порой опасно свешивались за раму дети. Но в бесшабашном этом поезде, на всех парах мчавшемся сквозь сплошной базар страны, витала только одна опаска: как бы чего не сперли. Как и положено на базаре.
Зеленая стежка «семерки» прошивала республику с юга на северо-запад. Уже не тянуло из окон душисто-сладким запахом цветущего лоха, но степь расстилалась зеленым, еще не выжженным солнцем ковром. Тысячи километров необработанной земли, редкие малочисленные стада коров и баранов, одинокие лошадки, пыльные полустанки, стайки грязных детей. На каждой станции женщины, дети носятся вдоль состава: «Черешня, урюк, абрикос, чеснок, айран, минералка!» Хватают за руки, смотрят умоляюще: «Купите!» Товар суют в окна, честно отдавая сдачу в уходящий поезд. Мальчишки прыгают, цепляются за открытые рамы, проводники безжалостно бьют их по рукам. Многие садятся в поезд до ближайшей станции, ходят по вагонам, предлагают свой товар. За это им тоже надо платить.
Унылые в своей удручающей безысходности картинки мелькают за окном, как в бесцветном калейдоскопе. Мальчик, сидящий посередине пыльной дороги. Старик, пасущий одну-единственную корову. Разрушенные дома, бетонные скелеты ферм. Степь сменяется пустыней, и нищета здесь кажется еще более ощутимой. По вагонам теперь носят верблюжью шерсть, «лечебные» пояса, вязаные вещи. Не сезон, но вдруг – купят?
– Потрогайте, какая мягкая, – просила прокопченная солнцем женщина, протягивая что-то вязаное. Присела, перевела дух. Не жаловалась, сказала, что мужу повезло: еще не лишился работы, правда, зарплату не давали уже год, но у людей хуже. А у них корова есть, верблюд. Как данность они приняли здесь, в пустыне, брошенное им сверху снисходительно-равнодушное: выживайте, как хотите – рынок. До этого они думали, что это – закон пустыни. И только однажды голос женщины дрогнул – когда вспомнила о разрушенных фермах и Доме культуры в родном поселке, об уничтоженных верблюдах, а как в пустыне без верблюдов?
Ближе к Аралу вагон наполнился запахом копченой рыбы. Истекающих жиром лещей, сомов, сазанов отдавали по дешевке.
Ближе к Кзылорде вагон вновь заполнили безбилетники. Они стояли в проходе, дремали на откидных сиденьях. Ночью все свалились на пол, лежали, скорчившись, на грязной матерчатой дорожке, и вагон стал напоминать теплушку военного времени. Под утро проводник сжалился и дал им одеяла.
Когда вагон еще не напоминал Ноев ковчег, в наше купе подсел то ли помощник проводника, то ли сопроводитель грузов, и, оправдываясь за причиненные неудобства, говорил, что проводники вынуждены возить товар и брать безбилетников, потому что всем нужно платить: от начальника поезда до управляющего отделением. Он говорил, что должность проводника покупается, что за каждый рейс нужно заплатить определенную мзду, иначе вылетишь с работы в два счета.
Можно сказать, что сотни тысяч железных дорог Казахстана, оставаясь в собственности государства, тоже «прихватизированы». Не потому ли цены на билеты так высоки, а сервис так низок? А фирменный поезд республики напоминает товарно-багажный состав?
…С тех пор многое изменилось. Страна больше не напоминает «большой базар», ушли в прошлое «челночники» и бьющая в глаза нищета, в пассажирских поездах не возят тюки и коробки, проводники не сажают безбилетников, цены на билеты выросли в разы, вот только вагоны остались еще те, с советских времен.
Зимой, когда ехала в Москву, женщина на боковой полке всю дорогу никак не могла открыть дерматиновую штору: «Еду, как в тюрьме». Пытаясь ее все-таки поднять, порезалась металлической штукой, которая должна была эту штору держать.
Этим летом в том же поезде люди в вагоне задыхались от жары и духоты. «Это что, – рассказывал попутчик, – вот когда ехали от Алматы, то пассажиры ходили в туалет обливаться, иначе невозможно. Набирали баклажку воды и выливали на себя».
Если в грязном туалете можно было «принимать душ», то, видимо, действительно иначе «невозможно».
У меня была пересадка в Саратове на южное направление, как и у многих в нашем поезде. Из Саратова на Адлер поезда уходили каждый час. Ожидали новый «плацкартный ад», ведь ближе к Краснодару жара будет еще больше, а в курортный сезон вагоны в этом направлении всегда самые древние. Но все оказалось гораздо лучше.
В вагоне нас встретили два молодых парня в белых рубашках, с бейджиками на груди. Удивило, что имена на бейджиках были казахские. Еще больше удивило, что эти проводники не требовали при посадке в толкучке предъявлять билеты, а всем помогали загрузить в вагон вещи, подсаживали детей и пожилых. Уже потом, когда раздали белье, они прошли и проверили билеты. Сам вагон представлял собой большую разницу с нашей «семеркой». Он был новый, чистый, с белоснежными занавесками, с обеих сторон прохода экраны, сообщающие свободен или занят туалет и показывающие время и температуру: несмотря на поздний вечер было больше 30 градусов. Духота в вагоне, конечно, стояла, ужасная, но как только мы тронулись, включили кондиционер. «Ну как, прохладнее стало?» – поинтересовался один из проводников, окончательно «добив» пассажиров такой заботой.
Я потом спросила, откуда эти ребята. Оказалось, из Астрахани. «Это направление относится к Астраханскому отделению дороги», – ответили они мне.
Кстати, в прошлом году мне довелось ехать до Астрахани на фирменном поезде «Лотос». Пересадка из Уральска была на станции Урбах, поезд проходил ночью, стоял две минуты. В вагоне меня встретили две девушки в форме цвета лотоса и проводили в купе, которое навороченностью всевозможных полочек, ящиков и приспособлений напоминало каюту космического корабля. Казалось, что каждый сантиметр ограниченного пространства был использован для удобства пассажиров. Мягкие сидения еще и раскладывались, увеличивая ширину «полки».
Потом был еще один сюрприз: проводницы вручили мне большой бумажный пакет: «Поскольку уже ночь, а утром мы будем в Астрахани, здесь все – завтрак, обед, ужин, это входит в стоимость билета», – сказали мне.
Я, правда, не знаю, может, в нашем фирменном тоже есть такие элитные вагоны, но только в астраханском и плацкартные были не хуже: я специально прогулялась вдоль состава, чтобы посмотреть.
Двадцать лет назад поборы на железной дороге были откровенными и наглыми, вполне в духе того времени. Я писала тогда: « Конечно, рамками одного вагона и поезда железнодорожная мафия не ограничивается. Здесь должны быть задействованы станции, отделения, кассы».
Казалось, что все это в прошлом, но вот недавно в городском суде рассматривалось дело руководителя отдела инспекции на железнодорожном транспорте ЗКО, который систематически получал взятки от начальников пассажирских поездов. За это он обещал им закрывать глаза на нарушения и покровительство в случае чего. До этого подсудимый работал бригадиром по эксплуатации пассажирских вагонов и о нарушениях в этих вагонах знал хорошо. Если на каждом участке дороги такие «инспектора», то тогда понятно, почему стоимость билетов у нас «европейская», а вагоны и сервис – советские.
«Чаще всего КТЖшный поезд – это разваливающийся драндулет с грязными скрипучими вагонами, плотной пылью в воздухе и тонированными от налипшей грязи окнами. В принципе пассажирские поезда в Казахстане получше, чем на Украине – но гораздо хуже, чем в России. Видимо, КТЖ, как и РЖД, пассажирскими перевозками занимается постольку-поскольку, но путями они пошли разными: РЖД повышает цену, КТЖ понижает затраты» – такой отзыв о казахстанских поездах оставил в социальных сетях пассажир из России. В одном ошибся: КТЖ тоже повышает цены.
