Крестный путь царской семьи
(Продолжение. Начало в № 29)
Крестный путь царской семьи
В ночь с 16-го на 17-е июля по российскому каналу показали фильм о расстреле царской семьи, которая произошла ровно сто лет назад. Там была приведена уникальная магнитофонная запись рассказа одного из участников расстрела о том, как это было. Рассказывает Исай Родзинский, в 1918 году член Уралоблчека. Запись сделана в Госрадиокомитете по заданию ЦК КПСС в 1963 году, поэтому звук отличный. Запись долгое время была засекречена. Родзинский рассказывает спокойно, без намека на раскаяние, цинично, с нескрываемой гордостью. К тому времени Родзинский оставался единственным живым цареубийцей.
На вопрос, было ли на это указание Ленина, ответил отрицательно. Сказал, что Ленин настаивал на том, чтобы царя эвакурировали в Москву и потом судили. Но им, в Екатеринбурге, оставлять Семью в живых было нельзя – к городу подходили белогвардейские части, которые бы их освободили. Убить во время попытки освобождения тоже рискованно. «Нельзя было оставлять им живого знамени», – говорили и в ЧК, и в ЦК, и в Уральском облсовете, обосновывая свое преступление «революционной целесообразностью».
Хотели спровоцировать узников на побег и расстрелять, когда они попытаются это сделать. Но Николай понимал, что охрана с ружьями и внутри, и снаружи здания, пулеметы по углам трехметрового двойного забора не оставляли им ни одного шанса, даже если снаружи их будут ждать. Поэтому, как ни старался Исай Родзинский писать на французском языке под диктовку Петра Войкова (его именем была названа станция метро в Москве) подметные письма, на побег царская семья с детьми – четыре девочки и больной, почти не ходячий мальчик – решиться не могла, даже если бы поверила этим письмам.
Потом обсуждали вариант убийства царской семьи и их слуг во сне. Рассматривали возможность завести в подвал и забросать бомбами, но взрывы могли услышать в городе. И, наконец, придумали: завести людей в глубокий сводчатый подвал Ипатьевского дома под предлогом того, что в городе идут боевые действия и наверху может быть опасно.
В общем, по рассказу участников расстрела, роковое решение было принято в Екатеринбурге. Но перед этим Голощекин зачем-то ездил в Москву и вернулся непосредственно перед казнью. Родзинского спросили, были ли у них какие-либо споры по поводу решения расстрелять царскую семью? «Ну какие могут быть споры, – ответил он. – Расстрелять и все».
Перед казнью у Романовых забрали ящик с драгоценностями. «Вещи там отобрали, алмазный фонд… Шутка сказать, у них на руках даже алмазный фонд был…, – рассказывает Родзинский. – Это дикие ценности. Там, в частности, то, чем помните, за Грибоедова откупался шах персидский. Крупный алмаз был, на вате был закреплен. Я там все это видел. Одним словом, все это у них поприбрали, отделили, все это было заперто. … А они все-таки вот, видимо, готовясь к побегу, потом уже оказалось, они в лифчики позашивали бриллианты. Потом нашли обгорелые, потом. Потому что не знали наши при расстреле. Первый раз, когда их в шахты спускали, вещи то все сжигали…»
«Подумаешь там – перестрелять…»
В третьем часу ночи комендант «дома особого назначения» Юровский разбудил доктора Боткина и поручил ему разбудить остальных и чтобы все спускались в подвал. Собирались долго, предчувствовали страшное. Царь нес на руках наследника. В подвале поставили два стула – для царицы и мальчика. Юровский «в трех словах», по выражению Родзинского, зачитал приговор. Царь успел только сказать: «Что?». Юровский вынул наган и сказал: «А вот что». И выстрелил. Началась беспорядочная стрельба, почти все участники казни целились в первую очередь в Николая, наверное, чтобы потом хвастаться: «Я убил царя!». В подвале стоял дым от беспрерывной, беспорядочной стрельбы. Родзинский удивляется: как это они не перестреляли друг друга – пули рикошетом отскакивали от каменных стен. И не только от стен, но и от корсетов женщин: зашитые в них бриллианты сыграли роль бронежилетов. Но это только продлило мучения несчастных.
Страшно слышать спокойный голос Исая Родзинского, который цинично рассказывал, как долго умирали княжны и наследник. Единственное, на что сетовал убийца – казнь была плохо организована.
– Вообще говоря, очень неорганизованно это было, – буднично рассказывает Родзинский. – Вот, например, Алексей … только когда одиннадцать пуль проглотил, наконец, умер. Что-то очень живучий парнишка. Между прочим, очень красивый парень, Алексей, очень красивый был.
Дочерей царя добивали штыками. Когда Юровский уже приказал прекратить стрельбу, в дыму вдруг раздался голос: «Бог меня спас!» Это была фрейлина Демидова. Она отошла в угол, закрывшись подушкой, и была жива. Ее тоже закололи штыком. «Для нас это была обычная операция», – сказал о чудовищном убийстве Родзинский.
Потом тела вынесли на одеялах в заранее подогнанный грузовик. Предстояло самое важное – замести следы преступления.
– Получилась нелепая вещь, – рассказывает Родзинский. – …Казалось бы, с самого начала нужно было продумать, куда деть, дело-то ведь было очень серьезное. Паче чаяния, если бы белогвардейцы обнаружили бы эти останки, знаете, что бы они устроили? Мощи. Крестные ходы, использовали бы и темноту деревенскую. Поэтому вопрос о сокрытии следов был важнее даже самого выполнения. Подумаешь там – перестрелять, не важно даже с какими титулами они там были. А вот ведь самое ответственное было, чтобы укрыть. Чтобы следов не осталось, чтобы никто использовать это не мог в контрреволюционных целях. Это самое главное было. А об этом и не думали. Надо было упрятать. Куда? Зарыть – чепуха, могут разрыть потом, найти по свежим следам. Тоже вот, что проделали – спустили в шахты. Надо было понимать заранее, что это не путь, хотя бы потому, что уж как-нибудь проверят эти шахты, найдут.
Больше всего уральских чекистов волновало: а вдруг найдут? Рядом дорога, по ней едут из деревень на базар. Когда доложили в ЧК, куда спрятали тела, там, по выражению Родзинского, «схватились за голову». Собралась эта шайка убийц, стали решать, как спрятать следы преступления так, чтобы никто и никогда их не обнаружил. А белые уже рядом.
– Нам ведь оставлять надо город через несколько дней, – рассказывает Родзинский. – Что же получится, явно, что найдут всех. И вот тогда возникло решение перехоронить немедленно. Тогда послали Юровского, меня, и, по-моему, еще человек восемь поехали с нами. Но все уже были из ЧК. Казалось бы, на этом этапе уже надо было решить сначала куда и как захоронить, а уж потом меры предпринимать. А вышло наоборот. Приехали и первым делом занялись тем, что вытащили всех и сложили, а рядом дорога. Нелепость страшная. Как-то так машинально получилось. Один человек спустился туда с веревками, повыбрасывал все ветки оттуда, а потом, как сейчас помню, тащим, смотрим — Николая вытащили. Как сейчас помню: первым – Николая.
Словно живые…
И тут чекистов чуть не хватил удар: июль, жара, а все убитые выглядели, как живые. Но вскоре нашли объяснение: вода в шахте была ледяная.
– Мы вытащили, словно живых людей – краснощекие. Там такая студеная вода. Там они могли годами лежать. Кстати сказать, у Николая физическое развитие удивительное было. Я сам был удивлен просто — в такой мере развитые мышцы были, торс, живот, руки. Физически все-таки здорово они там занимались. Он ведь такой выглядел тщедушный всегда. Так что меня это физическое развитие поразило.
Что они чувствовали, глядя на одиннадцать убитых ими людей, которые выглядели живыми? А ничего, кроме досады на то, что шахта оказалась плохим укрытием. Глядели на юные лица княжон, на красивого мальчика, на мускулистый торс царя и ждали, когда Юровский привезет серной кислоты – обезобразить эти прекрасные лица.
«Всех изуродуем все равно, потом иди, различи. Нам важно, чтобы не оставалось количества 11, потому что по этому признаку можно было узнать захоронение. Ну а так что же, ну растреленные были люди, брошены, а кто? Царь или кто».
Когда поехали искать новое место, машина застряла. Ее долго выталкивали, а потом решили, что «лучшего места не найти».
– Мы сейчас же эту трясину расковыряли. Ну, тут часть разложили этих самых голубчиков и начали заливать серной кислотой, обезобразили всех, а потом все это в трясину. Неподалеку была железная дорога. Мы привезли гнилых шпал, проложили маятник (бревно поперек ямы – ред.), через самую трясину. Разложили эти шпалы в виде мостика такого заброшенного через трясину, а остальных на некотором расстоянии стали сжигать. Но вот не помню, Николай сожжен был, этот самый Боткин, я сейчас не могу вам точно сказать, вот уже память. Сколько мы сожгли, то ли четырех, то ли пять, то ли шесть человек сожгли. Кого уже точно, я не помню. Ну, вообще должен вам сказать, когда горит человечина, запахи вообще страшные. Долго жгли их, поливали и жгли керосином там, что-то еще такое сильно действующее, дерево тут подкладывали. Ну, долго возились с этим делом. Я даже, вот, пока горели, съездил доложился, в город съездил, и потом уже приехал. Уже ночью было, приехал на легковой машине, на машине, которая принадлежала Берзину. Вот так, собственно говоря, захоронили…»
Эти показания Исай Родзинский, единственный еще живой цареубийца, давал в 1963 году, через 45 лет после казни. Нисколько не раскаивался, гордился собой, показания эти ни для какого уголовного дела не служили, никто его не судил. Просто в том году впервые рассекретили архивы, связанные с убийством царской семьи. Теперь уже все цареубийцы предстали перед Божьим судом.
(Продолжение следует)
