Крах «священной миссии»
«Нам осталось пройти до Волги один километр, но мы никак не можем его пройти. Мы воюем за этот километр дольше, чем за всю Францию, но русские стоят, словно каменные глыбы». Это – из дневника немецкого офицера, погибшего под Сталинградом.
Сожрали всех кошек, собак и крыс
75 лет назад, второго февраля 1943 года полным разгромом элитных частей немецкой армии завершилась самая грандиозная битва 20 века – битва за Сталинград. Около ста тысяч немецких солдат, офицеров, генералов и фельдмаршал Паулюс сдались в плен. И считали это счастьем после шестимесячных боев с нашей армией и окружения.
«От Сталинграда не должно остаться камня на камне, жителей – уничтожить», гласил приказ Гитлера перед нападением. Бомбардировками Сталинград был превращен в руины. По некоторым оценкам, суммарная мощность сброшенных на Сталинград бомб была равна боезарядам пяти ядерных бомб, сброшенным на Хиросиму и Нагасаки. 40 тысяч мирных сталинградцев погибли от немецких бомбежек. Остальные выживали в руинах своего, не сдавшегося города.
Немцы готовились перейти Волгу, это открывало путь вглубь страны. Для этого надо было взять Сталинград.
К этому они готовились основательно: местность вокруг открытая, и фашисты строили подземные сооружения. Потом один немец иронично напишет в своем дневнике, что у него сложилось впечатление, что его командование хотело добраться до ада и призвать на помощь демонов.
Ад им устроили наши солдаты. Не скрою: я испытывала что-то вроде злорадства, читая жалобные письма и записи в дневниках немецких солдат, попавших в окружение под Сталинградом. При этом надо учесть, что у немцев цензура была не менее строгая, чем у нас, и самые отчаянные письма не сохранились.
Из письма унтер-офицера Рудольфа Тихля, командира 14-й роты 227-й пехотной дивизии, жене.
«…Да, здесь приходится благодарить Бога за каждый час, что остаёшься в живых. Здесь никто не уйдёт от своей судьбы. Самое ужасное, что приходится безропотно ждать, пока наступит твой час. Лишь немногие, богом избранные счастливцы благополучно переживут войну на фронте под Сталинградом…».
Из письма солдата Пауля Больце, 18.XI.1942 г.
«…большие кладбища, где погребены исключительно немецкие солдаты, встречаются чуть ли не на каждом километре вокруг Сталинграда…».
Из письма ефрейтора Августа Эндерса, п/п 41651 А, жене. 15.XI.1942 г.
«…Здесь сущий ад. В ротах насчитывается едва по 30 человек. Ничего подобного мы ещё не переживали.
К сожалению, всего я вам написать не могу. Если судьба позволит, то я вам когда-нибудь об этом расскажу. Сталинград – могила для немецких солдат. Число солдатских кладбищ растёт…».
Из письма обер-ефрейтора Иозе-фа Цимаха, п/п 27800, родителям. 20.XI.1942 г.
«…8 декабря. С едой становится всё плачевней. Одна буханка хлеба на семь человек. Теперь придётся перейти на лошадей.
12 декабря. Сегодня я нашёл кусок старого заплесневевшего хлеба. Это было настоящее лакомство. Мы едим только один раз, когда нам раздают пищу, а затем 24 часа голодаем…».
Из дневника унтер-офицера Иозефа Шаффштейна, п/п 27547.
«…22-25 ноября. Русские танки обходят нас и атакуют с фланга и тыла. Все в панике бегут. Мы совершаем 60-километровый марш через степи. Идём в направлении на Суровкино. В 11 часов русские танки и «Катюша» атакуют нас. Все снова удирают.
6 декабря. Погода становится всё хуже. Одежда замерзает на теле. Три дня не ели, не спали. Фриц рассказывает мне подслушанный им разговор: солдаты предпочитают перебежать или сдаться в плен…».
Из дневника фельдфебеля полевой жандармерии Гельмута Мегенбурга.
«…Вчера мы получили водку. В это время мы как раз резали собаку, и водка явилась очень кстати. Хетти, я в общей сложности зарезал уже четырёх собак, а товарищи никак не могут наесться досыта. Однажды я подстрелил сороку и сварил её…».
Из письма солдата Отто Зехтига, 29.XII.1942 г.
«…26 декабря. Сегодня ради праздника сварили кошку».
Из записной книжки Вернера Клея, п/п 18212.
«…23 ноября. После обеда нас невероятно обстреливали русские самолёты. Ничего подобного мы ещё не переживали. А немецких самолётов не видно ни одного. Это ли называется превосходством в воздухе?
24 ноября. После обеда жуткий огонь. Наша рота потеряла половину своего состава. Русские танки разъезжают по нашей позиции, самолёты атакуют нас. У нас убитые и раненые. Это просто неописуемый ужас…».
Из дневника унтер-офицера Германа Треппмана, 2-й батальон 670-го пехотного полка 371-й пехотной дивизии.
«…19 ноября. Если мы проиграем эту войну, нам отомстят за всё, что мы сделали. Тысячи русских и евреев расстреляны с женами и детьми под Киевом и Харьковом. Это просто невероятно. Но именно поэтому мы должны напрячь все силы, чтобы выиграть войну.
24 ноября. …Утром добрались до Гумрака. Там настоящая паника. … Многие повесили головы. Некоторые уже твердят, что застрелятся… Возвращаясь из Карповки, мы видели части, которые жгли одежду и документы…
5 января. У нашей дивизии есть кладбище под Сталинградом, где похоронено свыше 1000 человек. Это просто ужасно. Выхода из котла нет, и не будет. Время от времени вокруг нас рвутся мины…».
Из дневника офицера Ф.П. 8-го легкого ружейно-пулемётного парка 212-го полка.
«…Как чудесно могли бы мы жить, если не было этой проклятой войны! А теперь приходится скитаться по этой ужасной России, и ради чего? Когда я об этом думаю, я готов выть от досады и ярости…»
Из письма обер-ефрейтора Арно Бееца, 87-й артиллерийский полк 113-й пехотной дивизии, невесте. 29.XII.1942 г.
«…Часто задаёшь себе вопрос: к чему все эти страдания, не сошло ли человечество с ума? Но размышлять об этом не следует, иначе в голову приходят странные мысли, которые не должны были бы появляться у немца. Но я спасаюсь мыслями о том, что о подобных вещах думают 90% сражающихся в России солдат».
Из письма ефрейтора Альбрехта Оттена, п/п 32803, жене. I.I.1943 г.
«…15 января. Фронт за последние дни рухнул. Всё брошено на произвол судьбы. Никто не знает, где находится его полк, его рота, каждый предоставлен самому себе. Снабжение остается по-прежнему скверным, так что момент разгрома оттянуть нельзя.
В последние дни бывает так: нас атакуют шесть или девять «СБ-2» или «Ил-2» с двумя-тремя истребителями. Не успеют исчезнуть, как выплывают следующие и низвергают на нас свои бомбы. На каждой машине по две-три штучки (тяжёлые бомбы). Эта музыка слышится постоянно. Ночью как будто должно бы быть спокойней, но гуденье не прекращается. Эти молодцы летают иногда на высоте 50-60 м, наших зениток не слышно. Боеприпасы израсходованы полностью. Молодцы стреляют из авиакатушек и сметают наши блиндажи с лица земли.
Проезжая через Гумрак, я видел толпу наших отступающих солдат, они плетутся в самых разнообразных мундирах, намотав на себя всевозможные предметы одежды, лишь бы согреться. Вдруг один солдат падает в снег, другие равнодушно проходят мимо. Комментарии излишни!
18 января. …В Гумраке вдоль дороги и на полях, в блиндажах и около блиндажей лежат умершие от голода и затем замёрзшие немецкие солдаты…».
Из дневника офицера связи, обер-лейтенанта Гергарда Румпфинга, 96-й пехотный полк 44-й пехотной дивизии.
«…В нашем батальоне только за последние два дня мы потеряли убитыми, ранеными и обмороженными 60 человек, свыше 30 человек убежало, солдаты три дня совершенно не ели, у многих из них обморожены ноги. 10 января утром мы читали листовку, в которой был напечатан ультиматум. Это не могло не повлиять на наше решение. Мы решили сдаться в плен, чтобы тем самым спасти жизнь нашим солдатам…».
Из показаний пленного капитана Курта Мандельгельма, I5.I.1943 г.
«…Все на батарее – 49 человек – читали советскую листовку-ультиматум.
По окончании чтения я сказал товарищам, что мы люди обречённые и что ультиматум, предъявленный Паулюсу – это спасательный круг, брошенный нам великодушным противником…».
Из показаний пленного Мартина Гандера.
«…Я прочёл ультиматум, и жгучая злоба на наших генералов вскипела во мне. Они, по-видимому, решили окончательно угробить нас в этом чёртовом месте. Пусть генералы и офицеры сами воюют. С меня довольно. Я сыт войной по горло…».
Так им и надо!
В отличие от мальчика Коли из российского Уренгоя, лившего недавно слезы в Бундестаге «по невинно убиенным» солдатам вермахта «в так называемом сталинградском котле», я никакого сочувствия к ним не испытываю. Я представляю сотни умерших от голода в блокадном Ленинграде. Я представляю расстрелянных, повешенных, сожженных в деревенских сараях и печах Освенцима. Я представляю наши разрушенные города и прозрачные детские руки, которые вытачивали те снаряды, которые сыпались на них под Сталинградом. И я думаю: мало вам, мало! Надо было оставить вас в том котле, чтобы вы не только крыс, а друг друга сожрали. Легко вам было воевать с детьми и стариками, легко вам было жрать курки, яйки и поросят в украинских, белорусских и российских деревнях, когда в Ленинграде умирали от голода дети, вот жрите теперь ворон, крыс и друг друга! Весело вам было издеваться над беспомощными детьми и стариками?
И куда только делась вся ваша спесь «сверхчеловеков»! А ведь вы испытали лишь малую толику того, что обрушили на наши мирные города и села. Как вы завыли, заныли, заскулили, заюлили!
А как меняется тональность в записях дневников и в письмах. Они уже не пишут своим Мэдхен и Гретхен, что пришли в «дикую Россию со священной миссией уничтожить недочеловеков». Они называют советских солдат «великодушным противником», бросившим им «спасательный круг». Они вдруг вспоминают о «тысячах расстрелянных вместе с женами и детьми русских и евреев» и понимают, что им могут «отомстить», а за преступления придется отвечать. Они вспоминают, «как прекрасно могли бы жить без войны», «готовы выть от досады», зачем пошли в «эту ужасную Россию»! А кто вас звал? И если бы вас не прижали, вы бы этого так и не поняли?
Но эти записи их выдают: все они понимали про свои преступления. Не случайно унтер-офицер пишет, что им обязательно надо выиграть войну, иначе их будут судить. И не надо про то, что «они не хотели воевать, их заставили», им «внушили» и т.д. Но фашисты понимают только силу.
Как тогда, так и теперь.
