Как всё начиналось…
(Продолжение. Начало в № 7, 8)
– Анатолий Владимирович, как местные жители относились к вам, советским военнослужащим? И претерпевало ли это отношение изменения за тот срок, что Вы со своими сослуживцами находились в Афганистане?
– Настороженность и легкий испуг – вот, пожалуй, то, что мы чаще всего видели в глазах большинства афганских граждан. Они толком не понимали, с какой целью мы прибыли в их страну, чего им ждать от чужих, появившихся откуда-то с севера вооруженных людей. И лишь когда убеждались, что никакая опасность от нас для них не исходит, если они становились свидетелями добрых дел и поступков, на которые, в общем-то, всегда были щедры наши военные, их отношение к нам менялось – недоверие и страх уступали место доброжелательности, неподдельному и живому интересу к нам. Правда, силы реакции как внутри страны, так и за ее пределами, всячески старались посеять семена вражды и ненависти народов, населявших ДРА, к нам, и вообще ко всем, кто представлял тогда у них СССР. Приведу такой весьма характерный пример.
Для того, чтобы склонить симпатии как можно большего количества афганцев на свою сторону, мы разбрасывали с авиации над населенными пунктами листовки. В них на арабском языке в доходчивой форме – так нам казалось – рассказывали, зачем находится ограниченный контингент советских войск в их стране, что «шурави» хотят, чтобы на древней афганской земле воцарились мир и спокойствие, чтобы сюда пришло процветание. И вот представьте такую ситуацию. К примеру, попадает одна из листовок в руки муллы в каком-нибудь отдаленном горном селении. И он своим соплеменникам переводит ее на свой манер. Допустим, там, где в листовке утверждается, что мы пришли в Афганистан с миром и добром, в «переводе» муллы звучит уже так: мы пришли к вам с войной, будем всех вас, собак проклятых, убивать. И так далее, и тому подобное… А что же действительно писалось в тех листовках большинству афганцев чаще всего оставалось, увы, неведомым из-за их почти поголовной неграмотности. Сами душманы в противостоянии с нами тоже нередко прибегали к наглядной агитации, и порой у них это получалось эффективнее, чем у нас. Они упор делали не на тексты, в которых простому дехканину все равно было никак не разобраться, а на простейшие изобразительные средства. Советские военные ими представлялись в виде звероподобных существ с хищным оскалом. С растерзанными младенцами и стариками, и все эти кровь леденящие картинки как бы должны были убедить каждого афганца: так будет со всеми, кто окажется в зоне досягаемости «шурави».
– В чем еще, помимо наглядной агитации, заключалась работа армейских пропагандистов с мирным населением?
– Мы проводили с жителями также встречи, митинги советско-афганской дружбы. Показательна в этом отношении одна старая газетная вырезка, которую я специально взял с собой, готовясь к нашему сегодняшнему интервью. Корреспонденция с интригующим названием «Что скрывалось за тайником» была опубликована в газете Туркестанского военного округа «Фрунзевец» 30 апреля 1981 года, ее автор – ваш покорный слуга. Я вам прочитаю из нее небольшой кусочек, буквально несколько предложений: «Далекий горный поселок Зармардан посетили советские и афганские воины. Во время встречи крестьяне рассказали, что накануне в селение тайно проникли контрреволюционеры. Они распустили слухи, будто если в поселок придут войска, то будут убивать всех, у кого найдут коран или другие исламские книги». И далее я писал в статье о том, что, зная, как дорог для мусульманина коран, враги апрельской революции пытались выступать под видом «защитников» ислама. Сухие и достаточно скупые газетные строки, но как явственно помнится мне тот митинг в глухом, вознесенном под самые небеса горном районе!
Что примечательно, когда мы только еще собирались туда, в Зармардан, мы и думать не думали, что там уже должным образом кто-то подготовил почву для запланированной нами акции. Двинулись мы в Зармардан небольшим отрядом с минимумом военной техники и оружия. Всегда в подобных случаях так поступали. Люди, до которых мы хотели донести слово правды, должны были быть уверенными, что от нас действительно не исходило никакой опасности, что мы вовсе не такие страшные, какими нас изображают наши недруги.
Прибыли на место. Представители афганских вооруженных сил собрали жителей на площади – мужчин, женщины у них, как правило, в подобных мероприятиях не участвуют. Кто-то принес в двух мешках кораны. Оказалось, еще перед нашим приходом дехкане собрали священные книги и спрятали их в тайнике в горном ущелье. «Что делать, Хабибула, с этой литературой?» – растерянно спросил я нашего молодого афганского друга, выполнявшего обязанности переводчика с дари на русский язык. «Дорогой Анатолий, – не замедлил он с ответом, – лучше всего будет, если жители непосредственно из твоих рук получат то, что для них всегда свято и дорого». И научил меня как это сделать наилучшим образом.
Я извлекал из объемистого мешка очередной коран, прикладывал его к губам, затем ко лбу и спрашивал, чей он. Дехкане все хорошо знали свои священные книги, они по очереди подходили ко мне и получали их. Быстро разрядилась обстановка, установились доверие и взаимопонимание.
После митинга ко мне подошел один из местных жителей какого-то неопределенного возраста и пригласил к себе домой отведать его хлеба. Судя по одежде, он был из зажиточных, по здешним меркам. Мои товарищи стали отговаривать меня от этого: мол, главное, ради чего мы прибыли сюда, уже сделано, пора возвращаться в часть… И в какой-то мере они, конечно, были правы. Я достаточно сильно рисковал, отправляясь неведомо к кому и куда в гости. Меня по дороге мог подстрелить вражеский снайпер, могли, в конце концов, похитить… Таких случаев с похищениями наших военных в Афганистане было немало. Но мне не хотелось обидеть отказом афганца, который вроде бы с вполне добрыми намерениями сделал свое предложение. Да и Хабибула заверил меня, что он верит этому дехканину, что разумнее будет не отвергать его предложение. Это позволит как бы еще больше закрепить успех, достигнутый на митинге советско-афганской дружбы.
Вдвоем с переводчиком, оставив товарищей на площади, почти без оружия, если не считать пистолета, который был со мною, мы по узким пыльным улочкам двинулись вслед за немногословным бородатым незнакомцем.
Очутились на краю селения возле глинобитного строения, которое было покрупнее соседних. Тут же неподалеку – несколько коров, овец. Нас пригласили в какое-то подобие шатра, стоявшего возле дома. Стен у этого сооружения, державшегося на деревянных подпорках, не было. Только верх закрывался неплотной шерстяной тканью.
Одна из жен хозяина, видимо, старшая, увидев нас, засуетилась возле очага, она пекла лепешки. Другая жена с закрытым лицом сидела в сторонке во дворе в окружении маленьких детишек. Женщина, та, что готовила, сама к нам не подходила. Она передавала лепешки хозяину, а тот – нам. То же самое проделывалось и с кисломолочным продуктом наподобие айрана. Супруг осторожно принимал из рук женщины пиалы и с легким кивком головы обносил угощением нас.
Некоторое время сидели молча, потом хозяин вдруг о чем-то негромко заговорил с моим переводчиком. Я поинтересовался их беседой. Хабибула Артиши сказал, что, мол, его соплеменник просил передать этому русскому, то есть мне, как бы извинение за то, что они, афганцы, в основной своей массе живут бедно. И что он надеется, что мы, советские люди, поможем им в будущем зажить лучше и счастливее прежнего. Я тоже попросил передать нашему уважаемому аксакалу, чтобы он нисколько не сомневался в этом. Да. Именно для выполнения этой благородной миссии мы и находимся сейчас в ДРА.
Минут через тридцать-сорок, вспомнив о боевых товарищах, ожидавших нас на другом конце кишлака, мы стали прощаться с нашими гостеприимными хозяевами, даже тепло обнялись, как старые друзья. Когда уходили, я оглянулся назад и в этот момент встретился с глазами человека, только что принимавшего нас в своем доме. Выражение его лица меня поразило. Была в нем какая-то подавленность и глубокая печаль. Я потом долго размышлял над этим и в конце концов пришел к такому выводу. В тот день – и на митинге, и дома у дехканина – немало говорилось добрых и хороших слов о дружбе и добрососедстве двух стран и народов, о лучшей доле, которую заслуживают простые, трудолюбивые люди древней афганской земли. Но он, афганец, видно, ясно понимал, какая еще пропасть лежала между этими словами и окружавшей действительностью, через какие тяжелейшие испытания скоро придется пройти его родине.
(Окончание следует)
