Иосиф Кобзон: «Я по-настоящему советский человек»
Недавно исполнилось 80 лет мэтру советской и российской эстрады Иосифу Кобзону. Но сказать о нем только это – значит, ничего не сказать. Кобзон – человек-легенда, человек-эпоха. В 2006 году вышла его книга под названием «Как перед Богом», в которой он рассказывает о себе, о своей жизни, об известных людях, с которыми встречался, о времени, в котором жил.
Для меня Иосиф Кобзон – это не только потрясающие советские песни и неповторимый кобзоновский баритон – это еще его честная и смелая гражданская позиция. Это он не побоялся пойти в заминированный Норд-Ост, под дулами автоматов разговаривал с террористами, предлагал им в заложники себя, и все-таки вывел нескольких детей и беременных женщин из здания. Он до сих помогает актерам, оказавшимся в трудной ситуации – с лечением, жильем, помогает тем, кто остался на старости лет в одиночестве и с нищенской пенсией, выбивает для актеров места на кладбищах.
Ему угрожают еще со времен Афганистана, с так называемой чеченской войны, куда он ездил петь для наших солдат, ему угрожают сейчас украинские националисты – за то, что ездил в Крым и на Донбасс.
А он родился на Донбассе, считает его своей родиной, с детства обожает украинские песни, в совершенстве знает украинский язык. Но после того как на Украине произошел переворот, стала насаждаться русофобия, а национальными героями сделали Бандеру и Шукевича, Кобзон публично отказался от всех высших наград Украины, включая звание народного артиста.
Кобзон называет себя советским человеком. «Я родился по-настоящему советским человеком, и, наверное, умру им, потому что, прежде всего, я – интернационалист, а потом уже – еврей…», – пишет он в своей книге.
«Пел перед всеми вождями, кроме Ленина»
Начало биографии Кобзона ничем не отличается от тысяч других – детей военных лет. До оккупации Украины Гитлером, семья успела эвакуироваться в Узбекистан. В первый класс Иосиф Кобзон пошел в донецком Краматорске в 1945 году. Рассказывает, как они отогревали на себе чернила в промерзшей школе. «В классе стоял мороз, но не в силах он был заморозить наши души, которые после Победы горели такими страстями и мечтами, что, казалось, ничто на свете не может их погасить», – пишет он в своей книге.
В 1948 году Иосифа Кобзона, как победителя олимпиады художественной самодеятельности, наградили путевкой в Москву для участия в концерте Всесоюзной олимпиады школьников в Кремле. Вспоминает, что когда им сказали, что на концерте будет Сталин, они боялись забыть слова, ведь фонограмм тогда не было. Одиннадцатилетний Иосиф спел песню «Летят перелетные птицы» и старался при этом не смотреть на Сталина, который сидел в ложе сбоку совсем близко: их предупредили «не выпяливаться на вождя». «Поклонился и ушел на ватных детских ногах. Так начиналась моя карьера, – пишет Кобзон. – Я не понимал тогда, что такое «вождь всех народов», но знал, его звали Иосиф, и меня мама назвала Иосифом».
После Краматорска семья Кобзонов переехала в Днепропетровск, и после 7 класса, несмотря на то, что он был отличником, Иосиф поступил в горный техникум. Объясняет просто: хотелось поскорее начать зарабатывать, потому что все время хотелось есть. Начинал работать в шахте, там узнал, что такое шахтерское братство, там получил первую зарплату и выпил первый стакан водки, за что мама дома отходила его веником.
Сколько потом веников сломала об него мама, Иосиф не помнит, но много: то он подерется, то придет под утро от девушки. А девушкам он нравился: высокий, спортивный. Юный Кобзон увлекался футболом, занимался боксом, даже стал чемпионом среди юношей Днепропетровска. Потом была армия – все, как у всех.
Сразу, как призвали, отправили на уборку урожая в Казахстан (тогда всегда в жатву присылали на помощь солдат). Служить направили в Тбилиси, и вскоре в части заметили его талант к пению. Руководитель ансамбля песни и пляски Закавказского военного округа, будущий народный артист Петр Мордасов долго уговаривал руководство части отпустить Кобзона в ансамбль и в конце концов уговорил. Там Кобзон и понял, в чем его призвание. И, вернувшись из армии домой, сообщил, что поедет в Москву – «поступать на артиста». А дома ждали, что старший сын начнет работать где-нибудь на буровой и будет помогать семье, поэтому известие это приняли с неодобрением. А мама заплакала. Но совсем по другой причине: сыну нечего было надеть.
«Дело в том, что я ушел в армию весом 70 килограммов, а возвратился с весом 90. Я жутко окреп. Продолжал заниматься спортом и был физически здоровым невероятно. Но вопрос был в другом: из одежды я вырос, а купить новую было не на что. Поэтому я вынужден был ходить в форме», – пишет Кобзон.
Так в солдатской гимнастерке и поехал в Москву. Поступал сразу в Гнесинский институт, в Консерваторское училище и в ГИТИС. Только вернулся в Днепропетровск, как пришло сообщение: принят в музыкальный институт имени Гнесиных.
Студенческие годы вспоминает с ностальгией. Как жарили картошку, которую привозили с ежегодной «студенческой повинности» на украинском сале, которое присылала мама, как со стипендии устраивали пир – покупали водку, котлеты, белый хлеб и жарили яичницу на сале, как бегали на концерты в Консерваторию и в Большой театр. Студентам творческих вузов выдавались бесплатные билеты, а Кобзон сумел в комитете комсомола стать ответственным именно за этот сектор. «Естественно, себя не обижал, – не скрывает он. – За счет этого удалось резко поднять свой культурный уровень. Козловский, Лемешев, Лисициан, все премьеры, все выдающиеся музыканты страны и мира (такие, как Марио Дель Моно) заочно становились моими учителями. Я жадно вбирал в себя их лучшие уроки. Для этого подходило все: и амфитеатр, и балкон, и даже место за сценой…»
Когда Кобзон уже стал известным певцом, его часто спрашивали: не ощущал ли он на себе того, что называют антисемитизмом? И он отвечал: «Нет».
«Сейчас евреи мебель понесут…»
«Вопреки распространившемуся теперь мнению о невыносимом притеснении евреев в СССР, говорю, что лично я этого не ощущал. А если иногда и ощущал, то происходило это не от государства, а от отдельных невежественных и обозленных неудачами личностей. …Раньше можно было за разжигание национальной розни и срок получить. В крайнем случае, можно было просто… элементарно разобраться: услышал, типа, «жидовская морда», подходил и… Мне больше запомнилось другое: когда отцы наши шли вместе в атаку, они не спрашивали друг друга, какой они национальности. И одинаково помогали друг другу, делились кровью для раненых, а если было надо, то и умирали друг за друга, не думая, кто какого рода. Это были настоящие советские люди» (И. Кобзон. «Как перед Богом»).
Когда Кобзона стали приглашать к участию в больших концертах, был такой случай. Интернациональная бригада известных певцов давала концерт на стадионе. Спела песню азиатская певица, и один солдат – ее соотечественник – прорвался на сцену, встал на колени и умолял принять от него в подарок наручные часы: денег на букет не хватило, так примите хоть это. А потом пела Лидия Русланова, и к ней вышла пожилая русская женщина, сняла с пальца кольцо: «Матушка, какое счастье, что ты есть, возьми хоть что-то на память». А вел концерт выдающийся конферансье Михаил Гаркави, и он тут же на весь стадион воскликнул: «Вот Русь великая – все с себя! Но только за любовь! За любовь!» А потом повернулся и сказал: «Кобзон, приготовься! Сейчас евреи мебель понесут…»
Кобзон не обиделся, напротив, эта шутка стала для него знаком – его признали своим среди великих артистов.
Он дружил со многими великими артистами, композиторами, поэтами, космонавтами. Рассказывает о них тепло и грустно. Эти воспоминания ценны тем, что они личные.
Лидия Русланова
Коллеги называли ее «барыней», а она называла молодого Кобзона «касатиком». Знаменитая певица во время сводных гастролей готовила для Кобзона настойки, чтобы улучшить вкус водки. «После концертов вечерами все собирались. Царило незабываемое веселье. Обычно собирались по номерам. Куролесили, надо сказать, до упаду», – пишет Кобзон. А потом он шел провожать «до покоев» Лидию Андреевну, у которой собирались ее подруги: Клавдия Шульженко, Зоя Федорова, Людмила Зыкина, Марина Ладынина.
На таких посиделках Русланова с Федоровой часто вспоминали свои лагерные годы. Русланова рассказывала, что в лагерь попала, потому что отказала в любви Берии. И он ей сказал: «Пожалеешь». Кобзон сидел с ними, как сам пишет, «молодым пастухом», а потом шел к мужикам – догуливать.
Лидия Русланова умерла в 1973 году. Народ ее очень любил. У Руслановой была богатая коллекция картин знаменитых художников, антиквариата, драгоценностей. Что-то раздарила, что-то «растащили», оставшееся унаследовала приемная дочь (Крюкова).
Любимица публики, на концерты которой ехали за тридевять земель и платили за билеты любые деньги, умерла в одиночестве. Ее похоронили на Новодевичьем кладбище в одной могиле с самым любимым из множества ее мужей – генералом Крюковым.
Леонид Утесов
В 1961 году Кобзон встретился с Леонидом Утесовым. После концерта попросил у него автограф и сказал, что он – тоже артист и, может быть, Утесов его «послушает». Но знаменитый певец на эту «удочку» не клюнул и вежливо отшил: «Может быть, и услышу…»
И вот в 1964 году, когда в Москве проводился конкурс на лучшую советскую песню, Кобзон выступал с песней Аркадия Островского «Атомный век». А председателем жюри был Утесов. Островскому с Кобзоном присудили второе место. Так Утесов «услышал» Кобзона.
Через некоторое время они встретились с Утесовым в гостях у Бориса Брунова, с которым Кобзон дружил, а Утесов жил через стенку. Утесов зашел прямо в домашнем халате. Жена Брунова попросила его «рассказать» песню «Из-за острова на стрежень». «Как же интересно он это «рассказывал», с ума можно было сойти. Мы обхохотались», – вспоминает Кобзон.
Звучало это с одесским еврейским акцентом так:
– Как думаете ви, что было би, если би Стенька Разин проснулся и оказался би Сеней Ройзман? Вот просыпается Сеня Ройзман и говорит: «Голова у мене болит. Ганэф, иди сюда! Шо я вчера делал?»
– Пили…
– Пили? А де мы пили?
– Ну, как де мы пили? На корабле мы пили…
– На корабле? А как мы оказались на корабле?
– Ну, как? Мы выплыли…
– Откуда мы выплыли?
– Из-за острова…
– Из-за… Эти мои еврейские штучки – «из-за»… Нет, чтобы прямо, мне нужно обязательно – из-за… И куда мы плыли?
– На стрежень…
– На стрежень? На стрежень меня потянуло… А шо ти так кричал: «Нас на бабу променял?» Тоже мне, товарчик! Кричать такое. Слушай, а там, по-моему, какая-то девушка была?
– Да… Была… Шамаханская княжна.
– Шамаханская княжна? И шо такое? Шо с ней стало?
– Та вы ее за борт выбросили.
– Я? Выбросил женщину? Что ты говоришь такое? Перестань! Нельзя так! Ой! И так голова болит…
Таких, как бы сейчас сказали прикольных, рассказов у Утесова было множество и изображал он их мастерски. Недаром на десятилетний юбилей своей свадьбы (с последней женой Нелей) Кобзон пригласил тамадой Утесова.
Из эстрадных актеров Утесову первому было присвоено звание народного артиста СССР. Когда в день его 70-летия в театре Эстрады министр культуры Фурцева объявила об этом, весь зал вскочил и разразился громом аплодисментов.
В 1982 году Утесов и Кобзон одновременно попали в больницы. Перезванивались и обменивались анекдотами. Последний анекдот Кобзон рассказал Утесову за несколько часов до его смерти. Кобзон, не долечившись, ушел из больницы, чтобы участвовать в похоронах. Проводить Утесова в последний путь вышла почти вся Москва.
Константин Симонов
На одном из концертов Кобзон пел «Песенку военных корреспондентов» композитора Блантера на слова Константина Симонова. После концерта Симонов отвел Кобзона в сторонку и спросил:
– Кто вас учил петь неправильно мои стихи?
– Да что вы, Константин Михайлович, я все – по клавиру…
– Нет. У меня не так. То, что вы поете, придумали перестраховщики. Я так не писал. Вот вы поете: «Без глотка, товарищ, песню не заваришь. Так давай по маленькой хлебнем…» А у меня в стихах: «Без ста грамм, товарищ, песню не заваришь…» Или вы поете: «От ветров и стужи петь мы стали хуже…» А у меня: «От ветров и водки хрипли наши глотки». Так что, пожалуйста, если хотите петь стихи Симонова, пойте мои стихи, а не то, что вам эта конъюктурная редактура направит!
Космонавты
С Гагариным Кобзон познакомился в 1961 году. Но дружба началась позже, когда в космос полетел Герман Титов. С ним у Кобзона были более теплые отношения. Однажды они вместе напились, и Гагарин на следующий день отстранил Титова от полета, полетел сам и погиб.
На похоронах Титов сказал Кобзону: «Вот видишь, как бывает. Он чувствовал, что со мной может что-то случиться в тренировочном полете… Полетел сам. И вот … я есть, а его нет… Не меня, а его надо было оберегать. Он был первым».
Однажды маршал Гречко сказал Гагарину: «Это, конечно, хорошо, что тебя тянет в небо, но знаешь, Юра, летать все-таки прекращай. Ты нам нужен». Гагарин вспылил: «Вы теперь возьмите и меня – под колпак. Посадите и ходите-смотрите, как на музейный экспонат! Я что – не живой человек?»
(Продолжение следует)
