И Пушкин все объединяет

31 мая 2018
0
1355

Когда в Уральске говорят о Пушкине, то всегда вспоминают те три неполных осенних дня, что провел он здесь, «Капитанскую дочку», «Историю Пугачевского бунта», его разговоры с яицкими казаками, икру, «при мне приготовленную», совет старого казака: «Ты ложкой, ложкой Ляксандр Сергеич, у нас этого говна полно» и другие мелочи, дорогие сердцу каждого уральца.

Маринкина башня

А есть еще одна точка соприкосновения нашего края с Пушкиным – Маринкин городок, Маринкин яр. Называется он так потому, что в Смутные времена в 1614 году бежала сюда жена двух самозванцев – Лжедмитриев – польская красавица Марина Мнишек, мечтавшая о русском троне. В драме Пушкина «Борис Годунов» Марина Мнишек – главная героиня. Но Пушкин мечтал вернуться к ее образу снова и посвятить ей отдельную поэму.

«Она волнует меня как страсть»

Дело в том, что к каждому из своих героев Пушкин испытывал личное чувство, такое, какое испытывают к живым людям. Он и к Пугачеву его испытывал. Поэтому и поехал в Уральск – поговорить с теми, кто его еще помнил, хотя для исторического труда в его распоряжении была масса документов. Но ему важно было понять, что за человек был этот разбойник. Поэтому и написал «Капитанскую дочку», хотя планировалась только «История Пугачевского бунта». Он чутьем поэтическим понял, что Пугачев – не только злодей или не должен быть злодеем. И в повести сделал его героем – таким, каким его представлял народ. Написал – чтобы узнать. «Все знания николаевского архива, саморучное, самоочное знание и изыскание не смогли не только убить, но пригасить в поэте его яснозрение». А если бы не написал «Капитанскую дочку», что бы нам осталось из «Истории»? Виселицы, глаз, висящий на щеке, содранная с человека кожа… Цветаева назвала это поэтическим «яснозрением» Пушкина. Он Пугачева той же рукой, которой свергнул в историческом произведении, вернул на пьедестал в художественном. Пушкин-художник победил Пушкина-историка.

Вот и Марину Мнишек Пушкин воспринимал как живого человека, тем более, всегда был неравнодушен к красивым женщинам. Он сказал как-то о ней: «Она была самая странная из всех хорошеньких женщин, ослепленная только одною страстью — честолюбием, но в степени энергии, бешенства, какую трудно и представить себе».

Через четыре года после того как драма «Борис Годунов» была им закончена, Пушкин в письме к Н.Н. Раевскому писал: «Я заставил Дмитрия влюбиться в Марину, чтобы лучше оттенить ее необычный характер. У Карамзина он только слегка отмечен. Но это, конечно, была престранная красавица. У нее только одна страсть – честолюбие, но такое сильное, бешеное, что трудно себе представить. Хлебнув царской власти, она опьяняет себя химерой, проституируется, переходит от проходимца к проходимцу – то делит ложе отвратительного еврея, то живет у казака в палатке, всегда готовая отдаться каждому, кто дает ей хоть слабую надежду на трон, уже несуществующий. Смотрите, как она мужественно переносит войну, нищету, позор; но с польским королем она сносится как венценосец с венценосцем. И какой конец у этой буйной, необыкновенной жизни. У меня для нее только одна сцена, но если Бог продлит мои дни, я к ней вернусь. Она волнует меня как страсть» (30 января 1829 г.).

И если бы Пушкин успел «вернуться к ней», то, наверняка, приехал бы к нам еще раз – посетить Маринкин городок, постоять на яру ее имени. Хотя даже тогда о ней мало что могли рассказать местные люди.

Про Маринкин городок на Урале писал еще в 1769 году знаменитый путешественник Паллас:

«…есть там знатный шанец, который известен яицким казакам под именем Маринкин городок: но они не знают больше никакого о том известия, как только, что Марина сия была женщина, которая в прежние времена ходила на разбой из оного городка. За вероятное можно почесть, что сие место укреплено и проименовано Марине Сендомирской, супруге ложного Дмитрия. Сия догадка находится в истории яицких казаков и внесена в собрание Российской истории».

То есть, сомнений в том, что городок и яр названы именно в честь той самой известной авантюристки Марины Мнишек – нет. А почему яицкие казаки ничего о ней не знали, объясняет уральский писатель Иоасаф Железнов через сто лет после Палласа. Объяснение простое – не касалась казаков политическая жизнь России, и они мало ею интересовались. «Поэтому на вопрос: «Кто такая была эта Маринка?», вам дадут ответ неопределенный: «А Бог ее знает – должно быть, разбойница кака!» – пишет Железнов в своем очерке о Маринкином городке, память о котором сохранилась в сказаниях и преданиях уральских казаков.

Писали об этом городке позже и другие известные уральские краеведы и писатели: Савичев, Карпов. В сборнике уральских казачьих песен Мякушина, вышедшем в 1890-м году, говорится:

«Маринкин яр находится на правом берегу Урала, между Кулагинскин и Гребенщиковским поселками, он иначе называется «Красный-Маринкин Яр». Местность эта, от большой проезжей дороги, выдается высоким мысом в луга, прилегающие к Уралу с правой его стороны, и была окопана рвом, следы которого видны были в 1852 году, когда, по распоряжению покойного П.Б. Хорошхина, заведывавшего тогда, в качестве начальника, нижней дистанцией, на месте этом были произведены раскопки. Вырыли кирпичи, осколки глиняной посуды, уголья и проч. остатки жилья. Урал от этого места теперь отошел далеко, самая крепость была не на острове, а около, причем остров был соединен с крепостью мостом, на котором и хранились сокровища этих удальцов-разбойников. Вариант этот относится ко времени сиденья Заруцкого и Марины Мнишек на р. Яике, между Гребенщиковским и Кулагинским поселками, откуда потом, вместе с Мариной и ее сыном, Заруцкий был выдан русскому правительству» (в июне месяце 1614 года).

Историк А.В. Карпов писал: «Маринка – игрушка судьбы и слепого счастья. Дочь польского вельможи, русская царевна, жена двух самозванцев и казацкого атамана поймана среди последней горстки своевольных казаков на пустынной и чужой реке».

Могла бы она убежать в свою Речь Посполитую или еще куда. Но Пушкин верно определил ее главную черту – тщеславие. Не оставляла она надежды на то, что однажды снова сядет на русский престол или посадит на него своего сына Ивана. А потому и преследовали ее царские стрельцы.

Бежала она с казаком Заруцким после того, как были убиты оба ее Лжедмитрия – сначала в Астрахань, где жила в тамошнем кремле и где ее приняли поначалу благосклонно. Но потом астраханцам казацкая власть надоела, начались мятежи, Заруцкий заперся в Астраханском кремле и принялся стрелять из пушек по городу. На подходе были царские отряды, и 12 мая 1614 года Заруцкий с Мариной, «воренком» (так называли малолетнего сына Марины) и горсткой верных казаков бежали из Астрахани. 29 мая они взяли курс на реку Яик. Уже 7 июня воевода князь Иван Одоевский выслал на Яик отряд под началом стрелецких голов Пальчикова и Онучина. 24 июня преследователи подошли к месту последней стоянки отряда Заруцкого – Медвежьему острову на реке Яик. Шестьюстами оставшимися казаками командовал уже не Заруцкий, а атаман Треня Ус (как стало известно, «Ивашке Заруцкому и Маринке ни в чем воли нет, а Маринкин сын у Трени Уса с товарищи»).

Картина Вычолковского «Бегство Марины с сыном»

Целый день казаки отбивали атаки стрельцов, а на следующее утро связали Заруцкого, Марину и ее сына и присягнули Михаилу Романову. 6 июля пленников доставили в Астрахань, а 13 июля скованными отправили в Казань («… а в Астрахани мы Маринки с выблюдком и Ивашка Заруцкого держати не смели для смуты и шаткости», – писали воеводы астраханские воеводам казанским). Из Казани их так же быстро отправили в Москву (стрельцам было приказано убить их в случае попытки освобождения).

Сокровищ не нашли, а предания остались

Бежала «царица» из Москвы и Коломны не с пустыми руками – прихватив царскую казну и драгоценности. Согласно преданию, Марина, прибыв на Медвежий остров на Яике, все свои сокровища разделила на две части и положила в две лодки. Одну оставила себе, чтобы можно было в случае чего откупиться. Вторую отправила с верными, как ей казалось, казаками, чтобы те спрятали их в указанном месте. Но «верные» казаки отогнали лодку в другое место, к крутому Красному (Дуванному) яру – и притопили. А Яр стали называть Маринкиным. Куда делась вторая лодка с сокровищами – неизвестно. Но обе эти лодки с сокровищами много лет не давали покоя местным жителям. Под Маринкин яр ныряли лучшие пловцы близлежащих станиц, но никто ничего не обнаружил.

А вот песни сохранились. 
Ты Яик, Яик – быстра реченька! 
Издалека течешь ты мутнехонька. 
Позади себя оставляешь ты: 
В одну сторону – круты яры, 
В другу сторону – желты пески. 
Круты яры – обрывчаты, 
Желты пески – рассыпчаты. 
Ах, бывало мы, казаки-братцы, 
По твоим волнам лихо плавали 
На легких стругах за добычею, 
За персидскою, за хивинскою.
Ты, Яикушка, золотое дно;
На твоем на дне, у крута яра,
У крута яра, у дуванного,
У дуванного, у Маринкина,
Лежит лодочка позатоплена
С золотой казной, со Маринкиной,
В Москве каменной ей награбленной!
Ты теки, теки, наш Яикушка,
Ты корми, корми нас удалыих,
Добрых молодцев, слугов верныих
Царя-батюшки, благоверного.

Долгое время на Урале бытовало такое проклятие:

«Чтоб тебе под Маринкин яр провалиться и Маринкиным кладом накрыться».

Надо сказать, что Треня Ус и его ватага были не яицкими, а волжскими казаками, а потому так мало знали местные казаки о Маринке. Иоасаф Железнов пишет, что «из всех актов, относящихся к тому времени, ясно видно, что одни волжские казаки пристали в Астрахани к Марине и Заруцкому, что волжские казаки сопутствовали им на Яик, что волжские казаки укрепились на Медвежьем острове, и они же выдали Марину и Заруцкого, что волжских казаков самих погромили на Медвежьем острове царские войска, и что волжские казаки после разгрома ушли малыми партиями опять на Волгу. … Яицких же казаков, за исключением одного случая, вовсе на сцене не видно».

Тем не менее, старый казак Иван Чакрыгин поведал Иоасафу Железнову множество преданий о пребывании Маринки на Яике.

– Перво-наперво скажу тебе, что про ту самую Маринку, что в стары годы на Яике пребывала, говорили и говорят разное, – начал старик. – Иные величают ее беглой царицей, сиречь женой Гришки-Растришки, что в стары годы за нечестие наше в Москве на царстве сидел; иные зовут ее разбойницей, сиречь атаманшей разбойников, что в стары годы по Яику гуляли и орду громили; иные же считают ее чародейкой, гулящей девкой, Змия Тугарина полюбовницей.

И старик рассказал ему несколько преданий, от удовольствия послушать которые не отказался бы Пушкин. Ведь он так любил все народное! В одном из этих преданий злые козни Маринки разрушает Добрыня Никитич.

А в жизни судьба ее была ужасна: ее сына Ивана, четырехлетнего ребенка, повесили на ее глазах! Любовника Ивана Заруцкого посадили на кол. Ее саму заточили в крепость в Коломне. Два года назад довелось побывать в этом древнем городе, в котором Дмитрий Донской собирал свое войско и откуда пошел на Куликово поле. По его велению здесь был построен Кремль. Из 17 башен сохранилось только семь. Одна, самая большая, называется Маринкиной и пользуется дурной славой. Якобы по ночам слышатся из бойниц этой башни рыдания, стоны и проклятия и вспыхивает свет. Якобы много лет назад Маринка не умерла, а обернулась птицей и вылетела в бойницу, а душа ее осталась внутри. Кропили башню священники святой водой, но каждую ночь летает вокруг башни черная ворона, сесть на нее не может, но будит своим карканьем всю округу.

Здесь тоже существуют предания о Маринкином кладе, будто бы несметные сокровища спрятала она в этой башне, ведь Коломна стала последним местом, где она еще была царицей и откуда бежала. А потом стала узницей. И потому ей сохранили жизнь, что не выдала она тайны своего клада.

Почему у нас именно Маринкины, а не Маринины яр и городок, а в Коломне Маринкина башня, объясняется просто: в старые времена так было принято выражать пренебрежение.

Но как все причудливо переплетается: Уральск, Яик, Коломна. И Пушкин – как объединяющее начало, средоточие всего.

Коломна

ВСЕ РАЗДЕЛЫ
Top