Город, который не сдался

20 января 2022
0
3985

(Окончание. Начало в № 2)

«Увидев елку, дети на несколько мгновений забыли о войне, забыли о голоде. Впервые у них появилось желание что-то сделать. Они решили склеить игрушки, чтобы украсить елку», – пишет в своей книге о педагогах Ленинграда Елена Дмитриева.

Тогда воспитательница выпросила на кухне половину чайной ложки муки, сварила клейстер, разлила его по тарелочкам и вышла за ножницами. Когда она вернулась, малыши плакали – почувствовав, как вкусно пахнет клей, дети не удержались и без разрешения съели его. Успокоив малышей, Евдокия выпросила еще немного муки, и игрушки все-таки украсили елку.

Такие крохотные радости посреди огромного горя помогали поддерживать надежду в маленьких и взрослых ленинградцах.

«Моя учительница Екатерина Степановна Рыжова в тяжелейшее время собрала нас, своих учеников, обойдя сама темные глухие подъезды домов, и, занималась с нами в пустой, промерзшей школе (№ 26, Петроградский район). До конца, не побоюсь сказать – до последнего вздоха, исполняла она то, что почитала своим долгом, в чем видела свое призвание (умерла в середине декабря 41 года)…» (Калинин Георгий (Юрий) Михайлович).

«В блокаду я ходила в детский сад на Каменном острове. Там же работала моя мама. …Однажды один из ребят рассказал другу свою заветную мечту – это бочка с супом. Мама услышала и отвела его на кухню, попросив повариху придумать что-нибудь. Повариха разрыдалась и сказала маме: «Не води сюда больше никого… еды совсем не осталось. В кастрюле одна вода». От голода умерли многие дети в нашем саду: из 35 нас осталось только 11» (Александрова Маргарита Борисовна).

На какие только ухищрения ни шли воспитатели, чтобы дети выжили!

«Работникам детских учреждений пришло специальное распоряжение: «Отвлекать детей от разговоров и рассказов о пище». Но, как ни старались это делать, не получалось. Как только дети просыпались, начинали перечислять, что им варила мама, и как было вкусно. В итоге все шишки сыпались на нашего повара. Тогда она придумала свой рецепт и назвала его «витаминчики». Повар жила у лесопарка и по дороге на работу рвала сосновые иголки, кипятила их. Я же вечерами ходила в госпиталь, который располагался в здании Лесотехнической академии, помогала раскладывать порционно для раненых бойцов сахарный песок и масло. За это мне давали две столовых ложки песку, который мы добавляли в «витаминчики». (Айзин Маргарита Владимировна).

«Это был особенный детский сад: за всю блокаду там не умер ни один ребенок, ни у одного ничего не украли! …В детских учреждениях давали не 125 грамм, а 150, заведующая делила этот хлеб на три части, и дети получали его трижды в день. Печка, старинная изразцовая, еще дореволюционная, всегда была горячая, к ней подходили по несколько детишек и грели спины и ручки. Погреется одна группа, потом другая, и затем их всех укладывали под одеяло. …Детский сад находился в большой коммунальной квартире, и на лестнице сидели бабушки и мамы, у которых не было сил подняться к ребенку. Некоторые так и умирали на лестнице». (Батенина (Ларина) Октябрина Константиновна).

Многие взрослые и дети вели дневники. Чтобы их родные, близкие, соседи – те, которые умирали – не исчезли бесследно. Чтобы в случае своей смерти оставить свидетельство невероятной жестокости фашизма и беспредельной силы духа человека.

«Не стало электричества – писали при свете коптилки, замерзли чернила – писали карандашом. Зачем? Чтобы дети и внуки знали: в экстремальных ситуациях открываются запредельные силы человеческой души, силы, о которых мы и не подозреваем в относительно благополучное время. Чтобы поняли нас» (Евстигнеева Надежда Викторовна).

Дневник маленькой Тани Савичевой, в котором она сделала последнюю запись: «Все Савичевы умерли. Осталась одна Таня» стал свидетельством обвинения на Нюрнбергском процессе. Он сейчас в музее Блокады Ленинграда.

Детей постепенно эвакуировали. Это было опасно, но это шанс выжить.

«26 июня нас эвакуировали по Ладоге в трюме парохода. Три парохода с маленькими детьми затонули, подрываясь на минах. Но нам повезло» (Гридюшко (Сахарова) Эдиль Николаевна).
«Через Ладогу нас на машине везли. …Трассирующие пули освещали дорогу, осветительные фонари висели на парашютиках, а когда снаряды падали в озеро – поднимались огромные фонтаны. Я смотрела на это все и твердила: «Прямо как Самсон» (Булина Ирина Георгиевна).

«Я передаю этот хлеб…»

«На следующий день детей из блокадного Ленинграда погрузили в машины и отправили в путь. По дороге число попутчиков заметно уменьшалось. На каждой станции выносили маленькие трупики. Вагон-изолятор был полон детьми, страдающими дистрофией» (Вениаминова-Григорьевская Нина Андреевна, воспитательница).

«Рядом с нами сидела одна семья: папа, мама и двое детей – мальчик лет восьми и младенец. Маленький ребенок рот открывает-закрывает, стали искать врача, нашли какую-то женщину, а ребенок уже умер. И эта женщина сказала, что, если бы нашли ему хоть немного водички, он бы выжил. Он пережил всю блокаду, а умер на Дороге жизни. Мы сидели с мамой в разных концах вагона, я написала ей записку, что надо им как-то помочь. И мама отрезала кусочек от нашего пайка на несколько дней и передала по вагону в наш конец. Если бы я была режиссером, я бы сняла фильм: люди передавали этот кусочек ладонью кверху, и каждый говорил: «Я этот хлеб передаю» – и следующему. Несколько минут хлеб кочевал по вагону, и представляете – голодные умирающие люди, и никто не откусил, не утаил ни крошки! Я была счастлива, что мы могли помочь хотя бы старшему брату этого умершего младенца» (Батенина (Ларина) Октябрина Константиновна).

«…Когда мне дали булку, мне казалось, что я ее сейчас всю проглочу. Я запихала ее в рот, а моя сестра со слезами на глазах говорит мне: «Нельзя есть все сразу». Действительно после такого голода нельзя было съедать все сразу, надо было по чуть-чуть отламывать, жевать и потом проглатывать. Я помню, как сестра вырывала у меня изо рта эту булку. А я не могла понять, почему она плачет и делает это» (Иванова Зинаида Петровна).

Люди в Советском Союзе знали, что Ленинград голодал. Но не знали насколько. И выходили к платформам, когда из Ленинграда везли детей – чтобы покормить. Они не знали, что это может быть смертельно опасно.

«На вокзале станции Жихарево нас накормили горячим обедом. Он состоял из ячневого супа, ячневой каши с бараниной и хлеба. К тому же каждому давали по одному куску сырокопченой колбасы и по одной плитке шоколада. Люди съедали все это сразу и тут же умирали, так и не поняв причины страшных мучений. …Мама разводила одну ложку выданной каши с кипятком и каждый час кормила нас». (Блюмина Галина Евгеньевна).

«…Как только поезд подошел к платформе, женщины с ведрами, в которых был суп, с тарелками и ложками стали заходить в вагоны, разливать нам суп и раздавать хлеб. Они плакали, смотря на нас. Потом они раздали каждому по банке сгущенки и сделали в них дырочку, чтобы мы сразу могли сосать сгущенное молоко. Для нас это было что-то невероятное!» (Алексеева А. В.)

«…Местные жители, зная, что мы ленинградцы, очень сердечно к нам относились, старались чем-нибудь угостить, много помогал и местный совхоз – снабжал парным молоком. Однажды нам привезли подарки из Америки. Слух быстро разнесся по селу, и все пришли посмотреть, чем пожертвовали «господа». Когда распечатали тюки, нашему удивлению не было предела. Для детей-сирот прислали туфли на каблуках, поношенные платья с кринолинами, шляпы с перьями и посуду с фашистскими знаками. Посуду мы сразу разбили, а детей нарядили и выпустили к народу, чтобы все знали, что нам дарят» (Айзин Маргарита Владимировна).

«Я презираю вас. Вы не войдете в наш город»

А в это время в Ленинграде работали театры! Поэт Ольга Берггольц простуженным голосом читала по радио свои стихи. Она вспоминала, как однажды к ней на радио пришел знаменитый филолог Борис Эйхенбаум и попросил микрофон, чтобы на немецком языке обратиться к фашистам. «Помещение радио находилось на улице Ракова, недалеко от Публичной библиотеки, – пишет Ольга Берггольц. – Утром к нам пришел Борис Михайлович. Идти ему было трудно – надо было пересечь канал Грибоедова, миновав несколько кварталов… Эйхенбаум попросил микрофон – хотел говорить с немцами. Он сказал: «Я старый профессор, мой сын Дмитрий на фронте, зять умер, живу с дочкой и внучкой в одной комнате. Пишу книгу о Толстом. Вы его знаете – он автор «Войны и мира». Я знаю, что вы боитесь Толстого, что вы читали его книгу о победе после поражения. Я пришел сюда от своего стола с замерзшими чернилами, чтобы сказать, что презираю вас… Вы не разрушите нашу культуру, вы не войдете в наш город».

Шостакович ночью тушил на крыше «зажигалки», а днем писал музыку, свою знаменитую Ленинградскую симфонию. В день, когда она впервые прозвучала, в Государственной филармонии горели люстры – это было невероятно для города, уже привыкшего к темноте. Но ни один снаряд не упал на здание: небо охраняли наши самолеты. Это была музыка-гнев, музыка-бой, музыка-победа. Слушая эту музыку, ленинградцы верили: они выстоят, они уже выстояли, уже победили!

Симфонию передавали по динамикам на линию фронта, и слышали ее не только наши бойцы, но и немцы. Может быть, тогда они что-то поняли? Хотя вряд ли. Ни им, ни нашим сегодняшним либералам, которые ведут дискуссии о том, что Ленинград надо было «сдать» и тогда бы, мол, можно было избежать таких жертв – этого не понять.

По расчетам немцев, Ленинград должен был пасть уже в первую зиму. Но он выстоял и победил.

Воспоминания ленинградцев читала
Наталья Смирнова

ВСЕ РАЗДЕЛЫ
Top