Город, который не сдался

15 февраля 2018
0
2216

(Окончание. Начало в № 6)

Блокадный кусочек хлеба

Многие взрослые и дети вели дневники. Чтобы их родные, близкие, соседи – те, которые умирали, – не исчезли бесследно. Чтобы в случае своей смерти оставить свидетельство невероятной жестокости фашизма и беспредельной силы духа человека.

«Не стало электричества – писали при свете коптилки, замерзли чернила – писали карандашом. Зачем? Чтобы дети и внуки знали: в экстремальных ситуациях открываются запредельные силы человеческой души, силы, о которых мы и не подозреваем в относительно благополучное время. Чтобы поняли нас». (Евстигнеева Надежда Викторовна).

Дневник маленькой Тани Савичевой, в котором она сделала последнюю запись: «Все Савичевы умерли. Осталась одна Таня» стал свидетельством обвинения на Нюрнбергском процессе. Он сейчас в музее Блокады Ленинграда.

Детей постепенно эвакуировали. Это было опасно, но это был шанс выжить.

«26 июня нас эвакуировали по Ладоге в трюме парохода. Три парохода с маленькими детьми затонули, подрываясь на минах. Но нам повезло». (Гридюшко (Сахарова) Эдиль Николаевна).

«Через Ладогу нас на машине везли. …Трассирующие пули освещали дорогу, осветительные фонари висели на парашютиках, а когда снаряды падали в озеро – поднимались огромные фонтаны. Я смотрела на это все и твердила: «Прямо как Самсон». (Булина Ирина Георгиевна).

Дневник Тани

«Я передаю этот хлеб…»

«На следующий день детей из блокадного Ленинграда погрузили в машины и отправили в путь. По дороге число попутчиков заметно уменьшалось. На каждой станции выносили маленькие трупики. Вагон-изолятор был полон детьми, страдающими дистрофией». (Вениаминова-Григорьевская Нина Андреевна, воспитательница).

«Рядом с нами сидела одна семья: папа, мама и двое детей — мальчик лет восьми и младенец. Маленький ребенок рот открывает-закрывает, стали искать врача, нашли какую-то женщину, а ребенок уже умер. И эта женщина сказала, что, если бы нашли ему хоть немного водички, он бы выжил. Он пережил всю блокаду, а умер на Дороге жизни. Мы сидели с мамой в разных концах вагона, я написала ей записку, что надо им как-то помочь. И мама отрезала кусочек от нашего пайка на несколько дней и передала по вагону в наш конец. Если бы я была режиссером, я бы сняла фильм: люди передавали этот кусочек ладонью кверху, и каждый говорил: «Я этот хлеб передаю» – и следующему. Несколько минут хлеб кочевал по вагону, и представляете – голодные умирающие люди, и никто не откусил, не утаил ни крошки! Я была счастлива, что мы могли помочь хотя бы старшему брату этого умершего младенца». (Батенина (Ларина) Октябрина Константиновна).

«…Когда мне дали булку, мне казалось, что я ее сейчас всю проглочу. Я запихала ее в рот, а моя сестра со слезами на глазах говорит мне: «Нельзя есть все сразу». Действительно после такого голода нельзя было съедать все сразу, надо было по чуть-чуть отламывать, жевать и потом проглатывать. Я помню, как сестра вырывала у меня изо рта эту булку. А я не могла понять, почему она плачет и делает это». (Иванова Зинаида Петровна).

Люди в Советском Союзе знали, что Ленинград голодал. Но не знали насколько. И выходили к платформам, когда из Ленинграда везли детей – чтобы покормить. Они не знали, что это может быть смертельно опасно.

«На вокзале станции Жихарево нас накормили горячим обедом. Он состоял из ячневого супа, ячневой каши с бараниной и хлеба. К тому же каждому давали по одному куску сырокопченой колбасы и по одной плитке шоколада. Люди съедали все это сразу и тут же умирали, так и не поняв причины страшных мучений. …Мама разводила одну ложку выданной каши с кипятком и каждый час кормила нас». (Блюмина Галина Евгеньевна).

«…Как только поезд подошел к платформе, женщины с ведрами, в которых был суп, с тарелками и ложками стали заходить в вагоны, разливать нам суп и раздавать хлеб. Они плакали, смотря на нас. Потом они раздали каждому по банке сгущенки и сделали в них дырочку, чтобы мы сразу могли сосать сгущенное молоко. Для нас это было что-то невероятное!» (Алексеева А.В.)

«…Местные жители, зная, что мы ленинградцы, очень сердечно к нам относились, старались чем-нибудь угостить, много помогал и местный совхоз — снабжал парным молоком. Однажды нам привезли подарки из Америки. Слух быстро разнесся по селу, и все пришли посмотреть, чем пожертвовали «господа». Когда распечатали тюки, нашему удивлению не было предела. Для детей-сирот прислали туфли на каблуках, поношенные платья с кринолинами, шляпы с перьями и посуду с фашистскими знаками. Посуду мы сразу разбили, а детей нарядили и выпустили к народу, чтобы все знали, что нам дарят». (Айзин Маргарита Владимировна).

«Я презираю вас.
Вы не войдете в наш город»

А в это время в Ленинграде работали театры! Поэт Ольга Берггольц простуженным голосом читала по радио свои стихи. Она вспоминала, как однажды к ней на радио пришел знаменитый филолог Борис Эйхенбаум и попросил микрофон, чтобы на немецком языке обратиться к фашистам. «Помещение радио находилось на улице Ракова, недалеко от Публичной библиотеки, – пишет Ольга Берггольц. – Утром к нам пришел Борис Михайлович. Идти ему было трудно – надо было пересечь канал Грибоедова, миновав несколько кварталов… Эйхенбаум попросил микрофон – хотел говорить с немцами. Он сказал: «Я старый профессор, мой сын Дмитрий на фронте, зять умер, живу с дочкой и внучкой в одной комнате. Пишу книгу о Толстом. Вы его знаете – он автор «Войны и мира». Я знаю, что вы боитесь Толстого, что вы читали его книгу о победе после поражения.

Я пришел сюда от своего стола с замерзшими чернилами, чтобы сказать, что презираю вас… Вы не разрушите нашу культуру, вы не войдете в наш город».

Шостакович ночью тушил на крыше «зажигалки», а днем писал музыку, свою знаменитую Ленинградскую симфонию. В день, когда она впервые прозвучала, в Государственной филармонии горели люстры – это было невероятно для города, уже привыкшего к темноте. Но ни один снаряд не упал на здание: небо охраняли наши самолеты. Это была музыка-гнев, музыка-бой, музыка-победа. Слушая эту музыку, ленинградцы верили: они выстоят, они уже выстояли, уже победили!

Симфонию передавали по динамикам на линию фронта, и слышали ее не только наши бойцы, но и немцы. Может быть, тогда они что-то поняли? Хотя вряд ли. Ни им, ни сегодняшним либералам, которые ведут дискуссии о том, что Ленинград надо было «сдать» и тогда бы, мол, можно было избежать таких жертв – этого не понять.

По расчетам немцев, Ленинград должен был пасть уже в первую зиму. Но он выстоял и победил. 800 тысяч ленинградцев похоронены на Пискаревском кладбище. Сколько их осталось на дне Ладожского озера, не знает никто. Не жертвы – победители.

Композитор Д. Шостакович

ВСЕ РАЗДЕЛЫ
Top