Главная награда
Самый большой своей наградой из тех, что он когда-либо получал, Минжан Габдулович Абдрахманов считает то, что остался жив, пройдя через две войны – Великую Отечественную и войну с Японией. За все время армейской службы, а это почти семь долгих лет, вплоть до 1950 года, он не получил ни одного ранения, ни одной мало-мальски серьезной контузии, вернулся домой в свою родную Джамбейту живым-здоровым. Однако тогда у него, молодого фронтовика, было совсем другое настроение. Он в глубине души чувствовал свою вину за то, что остался жив. Ведь сколько его боевых товарищей погибло на войне, в том числе и тех, кто призывался с ним – семнадцать человек – в один день из родных мест!
– Мне, – вспоминает ветеран, – даже стыдно было признаться, что я участник войны. Чем я, в отличие от других, мог доказать это? Один потерял на фронте руку – понятно, что он там не прохлаждался абы где. Другой демобилизовался без ноги, а то и без двух – здесь тоже все вроде ясно. А я, здоровый детина, – что тут скажешь! И, вы знаете, в таком каком-то непонятно-двойственном положении я находился примерно до 30-летия Великой Победы. К тому времени наши ряды, ряды вчерашних защитников Родины, заметно поредели, и оставшимся в живых, как бы это поточнее выразиться, стало больше уделяться внимания со стороны общества, чаще нас стали приглашать на встречи с молодежью, всевозможные форумы, массовые юбилейные торжества. И лишь спустя столько лет, я, как бы взглянув на себя со стороны, ощутил себя по-настоящему тем, кто тоже в свое время внес скромную лепту в Победу над злейшим врагом рода человеческого.
Минжана Абдрахманова в армию призвали прямо со школьной скамьи осенью 1943 года, не дав даже возможности закончить десятилетку. Попал в запасной артиллерийский полк, дислоцировавшийся в городе Белебей, что в Башкирии. Условия службы – хуже некуда. Все бы ничего, если бы хотя бы питание было более или менее сносным. Солдаты лазили по окрестностям в поисках крапивы, щавеля, потом из этого подножного корма варили незамысловатую похлебку. Даже с хлебом постоянно были большие ограничения. Резали буханку на достаточно тонкие дольки, и затем командир отделения брал поочередно кусочки в руки и выкрикивал:
– Это кому?
– Ивану! – кричали ему подчиненные из строя. Счастливец получал свою порцию и тут же расправлялся с ней.
– А это кому?
– Минжану!
И таким образом в подразделении распределялся весь скудный запас темного хлеба. Это чтобы никому не было обидно, окажись какой кусочек хоть чуточку тоньше других.
Дрова для отопления своей казармы заготавливали сами солдаты в лесу, километрах в десяти от Белебея. На себе же и доставляли топливо с делянок, впрягшись, словно лошади, в санки. Для обессилевших, отощавших людей это было очень трудным делом. В одну из таких поездок, на обратном пути в часть, упал напарник Минжана, рядовой Василий Урожай, изо рта и ушей у него пошла кровь. Парня вскоре куда-то увезли, и больше товарищи его не видели. И вообще до двадцати процентов личного состава постоянно находилось на излечении в госпитале из-за сильно ослабленного иммунитета – болезни и прочие недуги просто наваливались на служивых, выбивали их из строя.
Весной 1944 года у них появился новый командир полка. На общем построении он приказал:
– Те, у кого образование более семи классов, – выйти вперед!
Из строя тогда вышло всего человек десять. Всех вскоре отправили в Оренбургскую область, на станцию Колтубановка, где располагалась снайперская школа.
– Никогда не забуду, – улыбается Минжан Габдулович, – как мы впервые оказались в тамошней столовой. При виде столов, за которые нам велели садиться, мы буквально онемели – первое, второе блюда, белый хлеб, нарезанное квадратиками янтарное сливочное масло!.. «Нет, это скорее всего какая-то ошибка», – лихорадочно забилась в голове мысль. И даже потом, когда уже сели, мы, все еще не веря своим глазам, быстро принялись жадно поглощать пищу, нам казалось нереальным все то, что мы видели перед собой, казалось, что это у нас сейчас отберут.
Старослужащие, увидев вновь прибывших, сначала подумали, что это некие пленные, настолько те были худые, истощенные, имели затрапезный вид. Действительно, когда их привезли в Белебей, обрядили в потрепанное, латаное-перелатаное обмундирование. По слухам – в то, что осталось от погибших бойцов, умерших от ран в госпиталях.
Три месяца откармливали несчастных, и лишь летом 1944 года их отправили в Мос-кву. Там, на крупном формировочном пункте, Абдрахманов случайно встретит старшего сержанта с явно азиатскими чертами лица – то ли казаха, то ли киргиза или туркмена. «Салямаллейкум!» – обратился Минжан к нему. Незнакомец удивленно оглянулся и тоже по-казахски ответил ему. Разговорились. Когда старший сержант узнал, что имеет дело с выходцем из Западного Казахстана, из Джамбейтинского района, он радостно воскликнул:
– Так мы с тобой, дорогой, почти родня! Я сам из Джангалинского района. Слушай, сынок, – уже более доверительным тоном сказал ему земляк, которому на вид было лет тридцать пять. – Я тебя сейчас отведу в одно место, если комиссию там пройдешь – окажешься на шаг-два дальше от смерти.
Пришли. Какая-то очередь перед дверями в приземистое помещение. Среди ожидающих был даже бравый сержант со звездой Героя Советского Союза на выцветшей гимнастерке. «Становись, вызовут – смело заходи», – наказал ему земляк и, попрощавшись, ушел. В комнате, куда его пригласили после не очень продолжительного ожидания, за столом сидели трое: старший лейтенант, а слева и справа от него – лейтенант и старшина.
– Какое у тебя образование? – строго обратился к вошедшему старший по званию.
– Девять классов.
– Не может быть, – усомнился офицер, потом, подумав, дал солдатику чистый лист бумаги, карандаш и тут же приказал: – Пиши!
Надиктовав несколько простых предложений, он затем взял у Минжана лист, внимательно проверил написанное чистым, аккуратным почерком, удовлетворенно хмыкнул и попросил почитать что-нибудь еще из книги, случайно оказавшейся под рукой.
Минжан достаточно успешно выдержал и это испытание, и тогда старлей, повернувшись к старшине, сказал:
– Ну раз так, запиши его в шестнадцатую команду, будет он у нас крутить баранку.
– Я тогда, честно говоря, по-нас-тоящему струхнул, – делится Минжан Габдулович. – Я ни малейшего понятия не имел о том, что такое «баранка», да еще которую надо почему-то крутить – день и ночь, что ли? Ой бай! За полгода с лишним, еще даже и не добравшись до фронта, мне пришлось немало всякого пережить, пройти через разные испытания. Что еще ждало меня впереди? А ждала, как оказалось, автошкола гвардейских минометных частей в подмосковном Загорске. Ее я уже через несколько месяцев покинул водителем установки БМ-13, в простонародии – легендарной «Катюши». Спустя годы я не раз вспоминал ту армейскую комиссию, хмурого, недоверчивого старшего лейтенанта, не очень горевшего, как я теперь понимаю, желанием положительно решить вопрос со мной. Видимо, его смущала моя не очень «русская», сбивчиво-путаная речь, ведь учился я в казахской школе в сельской глубинке. Но столько, наверное, было в те решающие минуты мольбы в моих глазах, что он, переборов себя, принял всё же решение, определившее в дальнейшем мою судьбу.
(Окончание следует)
Автор: Евгений Чуриков
Фото из семейного альбома М.Г. Абдрахманова
