Эту боль не унять
(Окончание. Начало в № 14)
Все меньше остается времени до великого события – 70-летия Победы над фашистской Германией, и мы с Борисом Сергеевичем Шолубаем в преддверии всенародного праздника много говорили о прошлом, о войне, которая коснулась практически каждой советской семьи. И тут выяснилось, что моему собеседнику не первый раз в своей жизни приходится покидать любимую Украину против своей воли, быть беженцем.
Это было в далеком 1941 году, в первые же недели после того, как фашистские полчища вероломно вторглись в пределы СССР.
Боря жил тогда с родными в маленьком городке Немиров под Винницей. Хорошо помнит начало войны. Он со сверстниками играл на стадионе в футбол, когда к ним вдруг подъехал на разбитом велосипеде какой-то вихрастый и сопливый мальчишка и прокричал:
– Що ви тут гулю (в простонародии: мяч – Е.Ч.) гоняете? Война началась!
Шолубай с ребятами бросился в райком комсомола. Там им подтвердили горькую весть, добавив, что сейчас по радио выступает со специальной речью нарком иностранных дел Молотов. Юных комсомольцев тут же стали привлекать к дежурствам по городу. Вместе с милиционером они ходили по улицам и внимательно присматривались ко всем прохожим, кто хоть чем-то вызывал подозрение. Они задержали несколько незнакомых мужчин.
Чем ближе приближался враг к их родным местам, тем больше нарастала тревога и даже паника среди населения. Как-то Борис оказался на железнодорожной станции, забитой беженцами и военными; здесь он встретил четверых своих приятелей-сверстников, которые, окружив его, стали горячо убеждать, что оставаться дальше в Немирове опасно, особенно им, комсомольцам, и предложили вместе с ними не мешкая уехать отсюда куда-нибудь в тыл. Сев в грузовой поезд, компания вскоре очутилась в Ворошиловграде (ныне Луганск). Трудились на хлебоуборке в одном из местных колхозов, потом со взрослыми рыли противотанковые рвы. А когда фронт вплотную подошел и сюда, ребятам снова пришлось спешно сниматься с мест. Кто-то им подсказал: мол добирайтесь до Астрахани, там не пропадете…
– Правда, с двумя из нашей пятерки пришлось расстаться, – сказал c сожалением Борис Сергеевич. – Они, несмотря ни на что, решили все же возвращаться домой, а это больше трехсот километров по районам, уже занятым противником. Только попрощались с «отступниками», они еще недалеко отошли от нас, как налетели самолеты с крестами, начали обстреливать и бомбить дорогу, заполненную беженцами и скотом, который гнали вглубь страны, на восток. Мы попадали на землю, и это отчетливо видели те двое. Забегая вперед, скажу, что им удалось-таки добраться до Немирова. Нашим родителям они поведали, что мы погибли у них на глазах. Родные погоревали-погоревали и, в конце концов, смирились с мыслью, что нас уже действительно нет в живых.
В городе на Волге парни на десять месяцев засели за парты в качестве фезэушников, а применять полученные знания и навыки им пришлось уже в городе Златоусте Челябинской области, на большом металлургическом комбинате, носившем имя И.В. Сталина.
С фронтов поступали все более тревожные вести. Они свидетельствовали о тяжелейших, кровопролитнейших боях наших войск с немецко-фашистскими оккупантами – от Черного до Баренцева моря. Как тут оставаться в стороне от всего этого, в глубоком тылу! Но и рассчитывать на то, что на производстве, работавшем на нужды оборонки, легко смогут расстаться с молодыми работниками, слесарями, которых и без того не хватало на комбинате, не приходилось. И тогда молодые люди решились на то, чтобы отправить письмо в Москву самому Сталину: так, мол, и так, хотим тоже бить врага! Недели через три через челябинского облвоенкома они получили ответ главы государства, в котором им предлагалось поступить в военное училище.
– ВУфимском пехотном училище, – вспоминает ветеран, – мы обучались по ускоренной программе, и весной 1943 года я был направлен в звании младшего лейтенанта в резерв II Украинского фронта. А освобождать Запорожье мне пришлось в составе 50-й стрелковой дивизии, входившей в 8-ю армию генерала Чуйкова, ту самую армию, которая – тогда она была 62-й – отличилась в боях за Сталинград. В одну из холодных октябрьских ночей 43-го под огнем немцев мы форсировали Днепр. Восемь человек на одном сухом бревне. Но до противоположного берега добрались только семеро, один утонул. А меня ранило в руку в самом городе, немец сопротивлялся отчаянно – стрелял из-за каждого угла, из всех окон. Не думал я тогда, что в этих самых местах, обильно политых нашей солдатской кровью, мне потом придется жить.
Следующим ярким эпизодом военной поры у Бориса Шолубая будет встреча с родными. Это уже после полевого госпиталя, где он пробудет на излечении после ранения полтора месяца. Узнав, что часть, в которой он служил, находится всего в нескольких десятках километров от его родного городка, Борис попросил у командира батальона краткосрочный отпуск. «Даю трое суток – туда и обратно!» – по-военному кратко распорядился он. Кое-как на перекладных младший лейтенант добрался до дома. Для родни его появление было столь неожиданным, ошеломляющим, как если бы он вдруг воскрес из мертвых. В хату набилось полно соседей, кто-то на радостях принес с собой даже спирт с местного завода, который немцы при отступлении не успели взорвать.
Война для Б. Шолубая закончилась 28 октября 1944 года. В этот день он был тяжело ранен – осколок мины прошел всего в одном-двух миллиметрах от сердца. Вдобавок ко всему он еще месяца на два оглох, не мог вообще говорить. Его, видимо, основательно ещё и контузило, ведь мина разорвалась совсем рядом с ним. Произошло это в Турке, последнем украинском городе, расположенном возле западных рубежей страны.
На малую родину, в Немиров, он вернулся инвалидом второй группы. Жизненная перспектива перед вчерашним фронтовиком открывалась безрадостная. С работой в разрушенных войной районах было совсем плохо, жилось всем голодно-холодно. Пенсия, полагавшаяся Борису по инвалидности, была столь маленькой, что всерьез рассчитывать на нее не приходилось. И он всеми правдами и неправдами выхлопотал себе третью, так называемую рабочую группу, и укатил на Север, в Коми АССР, к дяде, маминому брату, который там обосновался после ранения, полученного еще в финскую кампанию.
Около девяти лет Б.С. Шолубай прослужил в частях, несших охрану лагерей, где содержались заключенные. Люди трудились на многочисленных промышленных стройках страны в суровых климатических условиях, с тучами комаров, не дававших никакого житья. Здесь же, на Севере, он и женился на девушке из местных.
Когда Шолубаям выдалась возможность сменить место жительства и переехать на юг, в Крым, северянка заупрямилась – климат для нее не подходил. И они остановили свой выбор на Северном Казахстане, где тогда только начиналась целинная эпопея.
– Это был мой второй боевой фронт – целинный, – произнес не без гордости Борис Сергеевич. – Голая степь в районе станции Смирново; весной 1955 года всё начинали буквально с нуля – завозили новую технику, жилые деревянные домики, зерно… Там же на курсах я освоил и профессию механизатора, что позволило мне потом успешно работать на комбайнах и тракторах. В общей сложности казахстанской целине я отдал почти двадцать лучших лет своей жизни. Там, где когда-то глазу не за что было зацепиться, вырос крупный целинный зерновой совхоз «Черкасский».
Последние десять лет перед выходом на пенсию – в 1984 году – Борис Сергеевич трудился дежурным на одном из отдалённых разъездов Уральского отделения железной дороги. А только лишь обзавелся пенсионной книжкой, его с новой силой потянуло на родину, в Украину, о которой он, где бы ни был, никогда не забывал.
– В советское время, – в который раз с легкой грустинкой произносит седовласый ветеран, сохранивший еще достаточную крепость в своем теле, – она была цветущей, с развитой экономикой, республикой. Совхоз «Чапаевский», например, где я жил, – это, напомню, в Запорожье – был миллионником. Десятками тысяч сдавали бычков на мясокомбинаты. А теперь обо всем этом, к глубокому сожалению, приходится говорить лишь в прошедшем времени…
Теперь для старика, похоронившего жену Евдокию еще 12 лет назад, одно утешение – дети, внуки, проживающие в разных регионах Казахстана. В Уральске у него живет дочь Виктория, он у нее и приютился.
Борис Сергеевич очень переживает за родственников, оставшихся в Запорожской и Винницкой областях. Все, что он узнает из новостей благодаря СМИ, наглядно показывает, что ситуация в Незалежной, увы, только ухудшается. Во мне, кому также далеко не безразлично всё происходящее в соседней стране, Борис Сергеевич нашел благодарного слушателя, и мы проговорили с ним в тот день несколько часов подряд до самого вечера.
Но, в отличие от уважаемого собеседника, честно признаюсь, мое восприятие Украины было, как бы поточнее выразиться, более абстрактным, опосредованным. Я всегда думал, что у меня там нет и никогда не было никого из родственников, близких людей. Помню, поинтересовался у ветерана, не приходилось ли ему встречаться на войне с известными военачальниками, Жуковым, например. Борис Сергеевич как-то при этом загадочно улыбнулся, вышел в соседнюю комнату, потом вернулся и протянул мне старые часы. На их оборотной серебристой стороне была выгравирована надпись, свидетельствовавшая о том, что часы в ноябре 1942 года подарены самим Г.К. Жуковым. Но самое поразительное было в другом – из рук великого полководца их получил на передовой не кто-нибудь, а мой дед, вернее брат деда – Степан Иванович Чуриков! Офицер артиллерийской части. Как они оказались в чужой квартире, в руках человека, о существовании которого я до этой встречи даже и не подозревал? Оказалось, что Виктория, дочь Бориса Сергеевича, была замужем за моим троюродным братом. К сожалению, он недавно умер еще в достаточно молодом возрасте. Так вот, наши с ним деды – Петр Иванович и Степан Иванович Чуриковы, которые оба прошли трудными дорогами Великой Отечественной, родные братья.
В очередной раз я убедился, что выражение «братская Украина», так часто употребляемое нами, не просто красивая метафора, это нечто большее…
Автор: Евгений Чуриков
Фото Ярослава Кулика
и из семейного альбома Б.С. Шолубая
