Через тернии к звездам
Имя Главного конструктора первых в мире космических систем и кораблей, принесших Советскому Союзу славу первопроходцев и первооткрывателей космоса, было засекречено. При жизни Сергей Королев – «профессор Сергеев» или просто Главный. Когда ликующая Москва встречала первого космонавта, Королев даже не смог попасть на Красную площадь. Он встретил Гагарина на Внуковском аэродроме, обнял его, но в колонне сопровождающих машина Королева шла одной из последних, и потом он не смог пробраться сквозь толпу. Митинг смотрел дома, по телевизору.
«Колыма и «шарашка»
Нобелевскую премию Сергей Королев мог получить дважды: за запуск первого искусственного спутника Земли и за полет первого космонавта. Но имя его в СССР было настолько засекречено, что когда Нобелевский комитет предложил назвать фамилию главного конструктора космического корабля, Никита Хрущев обрубил: «Одного человека назвать нельзя, творцом новой техники у нас является весь народ».
И только в день смерти гениального конструктора назвали его имя – Сергей Павлович Королев. Никогда он не высказывал обиды на то, что вся слава и все лавры доставались другим, но в душе, наверняка, было обидно.
Свой первый планер Сергей Королев сделал в 17 лет. На втором (он назвал его СК-4, по первым буквам своего имени и фамилии) установлен мировой рекорд дальности парящего полета. На третьем сделаны сразу три «мертвых петли». Конструктору этого планера было всего 23 года.
Руководил его дипломной работой в МВТУ имени Баумана Андрей Туполев. Королеву прочили большое будущее авиаконструктора, но в 1929 году он прочитал книгу Циолковского о реактивных двигателях и освоении пространств Вселенной и буквально заболел идеей преодоления земного тяготения.
Первая группа по изучению реактивного движения работала в подвале, на общественных началах. Только когда группу официально признали научно-исследовательской, стали выделять какие-то деньги. Первая советская ракета, созданная Королевым, запущена в 1933 году.
В 1938-м Сергея Королева обвинили в троцкизме, арестовали и сослали на Колыму. Он писал Сталину, доказывал свою невиновность. Помогли летчики Михаил Громов и Валентина Гризодубова, которые его хорошо знали. А от голода и непосильной работы на Колыме его спас Михаил Усачев, бывший директор авиазавода, которого обвинили в смерти летчика Валерия Чкалова.
Когда Усачев, бывший боксер, прибыл на Колыму, он первым делом набил морду уголовнику, который тут всем заправлял и отбирал пайки у политических. Сказал, что старостой в бараке теперь будет он. Увидев, в каком состоянии в тот момент находился Королев, он устроил его в «больничку» и обеспечил усиленное питание.
За Королева хлопотали многие. Накануне Великой Отечественной войны, в начале 1940 года, Королева вернули в Москву и перевели в спецтюрьму НКВД, так называемую «шарашку» – одну из секретных конструкторских бюро, в которых работали репрессированные ученые. Дочь Королева вспоминала, как отец был поражен условиями «шарашки» по сравнению с колымским бараком. В тайной записке жене (переписка была запрещена) он писал о белоснежных простынях и белоснежных скатертях, про трехразовое ресторанное питание, про персональные наушники и возможность слушать радио, про газеты, журналы и любые книги, которые доставлялись по первому требованию, про папиросы «Герцеговина Флор», которые любил сам Сталин.
Не было только свободы. Зато были единомышленники, любимая работа. И здесь, в «шарашке», Королев встретился со своим учителем – Андреем Туполевым. Тот сразу взял его в свое конструкторское бюро, которое занималось разработкой новых самолетов. Пикирующий бомбардировщик Ту-2 разработан в этом бюро.
«Мы эту пустыню на весь мир прославим!»
В 1947 году Королева вызвал на прием Сталин. Его предупредили, чтобы он был предельно краток. О чем они говорили, догадаться нетрудно: американцы в 1945 году сбросили атомные бомбы на города Японии, и разведка уже давно доносила, что ядерный удар США собираются нанести сразу по многим городам СССР. Через два года они встретятся вновь. Видимо, это был тот срок, который отводился на создание ядерного щита Советского Союза. Игорь Курчатов доложил об испытании первой советской атомной бомбы, Королев – о ходе подготовки к испытаниям ракеты Р-2.
13 февраля 1953 года Сталин подписал постановление о создании двухступенчатых межконтинентальных баллистических и крылатых ракет, а Королев был назначен главным конструктором. То постановление предопределило появление нашей ракеты Р-7, «семерки», знаменитого «Союза». А также космодрома «Байконур».
Ярослав Голованов, один из немногих журналистов, тесно общавшийся с ракетчиками и Королевым, выпустивший книгу о Главном конструкторе, пишет: «Ракета Р-7 – «семерка» – еще не родилась, но все понимали, что, когда она родится, Капустин Яр будет ей мал: не хватало необходимой базы для траекторных измерений. Самым опытным человеком по полигонным делам справедливо считался Василий Иванович Вознюк. В 1954 году под его председательством была создана специальная комиссия, которой поручалось найти место для нового полигона. Хочу подчеркнуть: для полигона – ни о каком космодроме речи не было и быть не могло. И когда в одной книжке я читаю, как начальник строительства по случаю закладки первого дома произносит на митинге 5 мая 1955 года речь, в которой говорит, что «партия, Советское правительство, народ доверили нам построить первый на планете космодром», – я авторам не верю. Народ был вообще не в курсе дела, а партия и правительство доверили, точнее – приказали построить полигон для испытания новых мощных боевых ракет – и не будем наводить тут тень на ясный день».
Королев объяснял Вознюку, что полигон должен располагаться не у полярного круга, а как можно ближе к экватору, тогда можно наиболее эффективно использовать скорость вращения Земли. «Уже Казахстан дает нам прирост более трехсот метров в секунду, представляешь?! Я все знаю: и климат тяжелый, и возить далеко, и стройматериалов поблизости нет, но поверь мне, Василий Иванович, лучше всего строить в Казахстане», – говорил Королев Вознюку.
Начальник оборонного спецстроительства, услышав про Казахстан, сильно помрачнел. «Место, конечно, выбрали удачно: пустыня, никакие угодья не страдают, население редкое, есть накатанная железная дорога и простор – расширяйся в любую сторону, – все было замечательно. Но только не для строителей! Пустыня, она и есть пустыня: ни дорог, ни коммуникаций, ни электроэнергии, – песок и черепахи, начинать надо с полного нуля», – пишет Ярослав Голованов.
За разрешением о передаче земель под полигон Королев сам поехал в Алма-Ату, в Совет министров Казахстана. Его отговаривали, мол, процедура чисто формальная, сложностей не предвидится, неужели вы думаете, что Алма-Ата запретит Москве строить полигон?
Но ошиблись. Казахстанские чиновники долго сопротивлялись, мол, много земли просите.
– Но ведь на этих солончаках ничего не будет расти, даже если их поливать, – говорил Королев.
– Не будет, – кивали головами чиновники. А один, кажется, он был родом из тех мест, добавил: «Если поливать – тем более не будет».
– И как пастбища они тоже использоваться не могут, – наседал Королев.
– Не могут.
– Так в чем же дело?
– Будем думать…
«А вы что мне говорили? «Формальная процедура!» – наставлял Сергей Павлович строителей на обратном пути из Алма-Аты. – Я казахов понимаю: почему они должны вот так сразу отдавать гигантскую территорию пусть и бросовых земель? Тем более что мы им не можем толком объяснить, зачем нам эта земля и что мы с ней делать будем. Но, поверьте моему слову, когда узнают, – спасибо нам скажут. Мы эту пустыню на весь мир прославим!»
«Самый большой в мире стадион»
Конкретно местом расположения нового полигона был выбран разъезд Тюратам.
Этот разъезд появился в солончаковых казахских степях еще в 1901 году для того, чтобы паровозы могли здесь «напиться» воды. И на этом месте еще до революции была построена дизельная насосная станция.
«Ее отполированные медные части, горящие жарким самоварным блеском, поразили первых строителей полигона: старая машина вполне могла бы жить в зале Политехнического музея, но она исправно работала уже шестой десяток лет. С 1913 года здесь, сменяя друг друга, постоянно жили русские механики, сущие отшельники и великие хозяева, сумевшие в этих солончаках содержать и коров, и свиней, и овец, не считая кур, уток и огорода. Часа на два-три в день они запускали свою идеально чистую насосную, а остальное время хозяйствовали, вытаскивали из бочажков плененную коротким весенним паводком рыбу и стреляли сайгаков. К 1954 году – последнему году патриархального быта Тюратама – разъезд этот мало отличался от «Буранного полустанка» Чингиза Айтматова. Два дома железнодорожников и три десятка мазанок давали приют нескольким десяткам людей и нескольким десяткам тысяч клопов, азиатское гостеприимство первых и кровожадность последних испытали на себе строители нового полигона в полной мере», – пишет в своей книге Голованов.
Новый полигон строился в обстановке еще большей секретности, чем до этого Капустин Яр. Рядовые солдаты-строители не знали, что они строят. На почте существовала жесткая военная цензура. Запрещалось писать не только о том, что копаю-де котлован – это расценивалось как разглашение государственной тайны, но даже о песках, тюльпанах, скорпионах, сусликах и жаре. Когда один из солдат, встретив Королева, спросил, что же тут будет, Сергей Павлович засмеялся: «Стадион, ребята! Самый большой в мире стадион!».
Солдаты, конечно, не дураки, стали о чем-то догадываться. На крохотный пустынный разъезд обрушился огромный поток грузов, их не успевали развозить по складам и строительным площадкам, они лежали по обе стороны железнодорожного полотна, и поезда у разъезда Тюратам шли как бы в тоннеле.
Даже на соседних разъездах стояли в ожидании своей очереди неразгруженные составы, и дело кончилось тем, что министр путей сообщения Бещев Тюратам закрыл: ни одна станция не имела права принять груз, туда адресованный.
Королев приезжал в Тюратам дважды. Первый раз – в сентябре 1956 года. И даже он поразился невиданному размаху строительства. Не меньше поразили его природные условия, он и не предполагал, что жара и пыль могут быть страшнее, чем в Капустином Яре. Ему рассказывали, что летом было еще хуже. Солдаты-строители мучились от жажды, воды не хватало. Насосная станция с блестящим древним дизелем у паровозной водокачки работала круглосуточно, но напоить всех не могла. Случалось – не на чем было даже сварить солдатам обед. От жары мутилось в голове, солдаты самовольно выходили на дорогу, останавливали водовозки и выпивали их досуха, залив все фляги, котелки и ведра. Шоферы не знали, что им делать: драться или плакать, ведь воду ждали там, в пустыне, такие же солдаты…
Но сделать за короткий срок удалось действительно немало: многие километры дорог, железнодорожных путей, теплоцентралей, электролиний, первая очередь кислородного завода. На «площадке № 10» – она превратится в город Ленинск – заложен первый жилой дом. В июне 1955 года приступили к строительству самого большого здания полигона – МИКа – монтажно-испытательного корпуса, это была «площадка № 2». Во второй половине сентября там начали сооружать и первый стартовый комплекс. Самая трудоемкая работа шла, пожалуй, именно на «площадке № 2»: предстояло вырыть огромный и глубокий пламеотводный канал. Примерно за полгода – к апрелю 1956 года – отрыли и вывезли миллион (!) кубометров грунта. И раньше бы сделали, но отчаянные морозы января на некоторое время парализовали технику. Перед самым приездом Королева сдали школу.
– Много ли тут детей, что вы уже школы строите? – ворчливо спросил Королев.
– Сто тридцать шесть, Сергей Павлович. Пока сто тридцать шесть, – ответил начальник строительства Шубников.
Когда Королеву показали построенное жилье для стартовиков, он возмутился:
– Мои инженеры не будут жить в таких бараках! – заявил Королев.
– Почему мои инженеры, которые ничуть не хуже ваших, могут жить в землянках, а вашим я должен строить барские хоромы? Я строю согласно проекту, утвержденному правительством, и прошу вас об этом не забывать, – отпарировал Шубников.
На пути в неизведанное
Про «разносы» Главного знали все. «В Москву, по шпалам!» звучало на космодроме. Когда в цехе собирали первый «Восток», один из сотрудников поднялся в кабину корабля и обнаружил Королева сидящим в кресле пилота с полузакрытыми глазами. «И сколько вы уже тут сидите?» – вырвалось у рабочего. «Полчаса, – ответил Главный. – А вы лично сколько времени сидели в корабле?» – «Ни разу». И тут Королев взорвался: «А вы посидите! И поймете тогда, что при такой компоновке кресла, как у вас, космонавт больше суток в корабле не протянет! Околеет без всяких там нештатных и аварийных ситуаций! Это надо же, слепить такую каракатицу: похлеще, чем для коровы седло!»…
Но было и другое. Один раз слесарь уронил гайку внутрь космического агрегата. Пришел к Королеву ни жив, ни мертв: так, мол, и так. Думал, все, голова долой. А Сергей Павлович спокойно говорит: «Молодец, что не скрыл. Иди работай, но впредь будь внимательнее».
По четвергам, когда Королев принимал по личным вопросам, его кабинет ломился от посетителей. Главный помогал доставать лекарства, устраивал в больницы, выбивал жилье… Если утром удавалось проводить его до кабинета, знали: вопрос будет решен.
Королев знал: безопасность космонавта зависит от каждого, от каждой детали и каждой гайки. У А. Аграновского есть очерк, который называется «Левша на космодроме». Это о рабочих умельцах, от которых зависел успех полётов.
Королев говорил: «Наш главный девиз – беречь людей. Дай-то нам Бог сил и умения достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни. И все же я верю в лучшее, хотя все мои усилия, мой разум и опыт направлены на то, чтобы предупредить, предугадать как раз худшее, что подстерегает нас на каждом шагу в неизведанное».
(Окончание следует)
Подготовила Наталья Смирнова
