Бессмертие Мастера
В советские годы книги издавались многомиллионными тиражами. И их все равно не хватало: очереди были не только за колбасой, но и за билетами в театры, музеи, выставочные залы, а за книгами даже записывались по номерам, особенно за собраниями сочинений классиков. Недаром СССР называли самой читающей страной в мире. Взять хотя бы уникальную серию «Всемирной литературы»: от поэтов, писателей, философов древности, эпохи Возрождения до современных, все лучшие произведения классиков мира, включая все народы СССР, вошли в нее.
Но вот только до сих пор не могу понять, почему многие книги, в которых, как потом выяснилось, не содержалось никакой особой крамолы, были под запретом?
У меня до сих пор хранится самиздатовский томик «Мастера и Маргариты» Булгакова, купленный моим мужем за бешеные деньги где-то в конце 70-х годов прошлого, естественно, века. Я даже пыталась его перепечатывать через копирки по просьбе своих сокурсников по журфаку МГУ. Там, на факультете, мне дали однажды на одну ночь Булгаковскую фантастическую повесть «Роковые яйца». Копия на листах формата А-4 была отвратительной, но я ее прочитала. Ну чем, казалось бы, угрожала «устоям государства» фантастическая история о том, как какой-то профессор, пытаясь вывести кур, несущих большие яйца, получил из этих яиц каких-то огромных драконов, унич-тожающих все и пытавшихся напасть на Москву? Конечно, была в этом какая-то аллегория, в которой цензоры, видимо, усмотрели намек на советский строй: мол, хотели счастья, а породили чудовище. Мы читали эти книги и искали между строк. А если бы не было запрета, то ничего бы там, скорее всего, и не усмотрели.
Роман «Мастер и Маргарита» впервые был опубликован намного раньше, чем мы его прочитали – в журнале «Москва» – но говорили, что достать его даже в то время было невозможно: истрепанные в хлам номера передавали друг другу и зачитывали до дыр наши учителя-словесники, до нас они еще не доходили. Но главное, в нашем самиздатовском томике на первой странице сообщалось: «Роман печатается без купюр», то есть без сокращений. Когда булгаковский «Мастер» уже перестал быть под запретом, и вышла книга, и ее с большим трудом (т.е. с переплатой) удалось приобрести, мы стали сравнивать: что же эти нехорошие цензоры выбросили из текста писателя, ведь ходили разговоры, что самые острые места «подчистили». Но с удивлением обнаружили – практически ничего! Советские цензоры (уполномоченные Главлита) отнеслись к роману вполне деликатно.
В романе мне больше всего понравились сатирические эпизоды и мистическая линия Воланда с компанией. Любовная казалась какой-то искусственной. Вот жила женщина, нужды ни в чем не знала, от скуки стала она ходить на прогулки, как теперь говорят «в поиске», встретила его, а ему не понравились ее желтые цветы, и перед ними «выскочила любовь, как черт из табакерки». Не знаю, может, она и может так «выскочить», но это было как-то неубедительно. Конечно, всем женщинам Советского Союза хотелось оказаться на месте Маргариты – чтобы жить в таком же особняке, чтобы муж, который много зарабатывал, чтобы прислуга и волшебный омолаживающий крем Азазелло. И чтобы полетать на метле, отомстить всем обидчикам, будучи невидимой, а там – на бал, хотя бы и у самого сатаны. А уж в кота Бегемота все были просто влюблены. Его высказывания разобрали на цитаты, черные коты стали нарасхват. Линия Иешуа, Христа и Пилата вообще потрясающая.
Я и сегодня не понимаю завлекающей силы этого романа, целые куски которого я знала наизусть, наслаждаясь самим чеканным звуком булгаковских строчек. «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром 14 числа весеннего месяца нисана…». Помню, когда мы были в Израиле и смотрели откуда-то с высоты, как на Старый город наползают тучи, я не удержалась: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город, исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней…». Стоящая рядом женщина оборвала: «Это ересь, богохульство». Если бы она не читала роман, то не поняла бы, откуда это… Все мы в молодости ходили, завороженные Булгаковым. Ни один роман не действовал так, как этот. Но сегодня мне не хочется его перечитывать. Я поняла: Булгаков мстил своим хулителям и завистникам. У него в романе есть такой персонаж Рюхин, который ревниво относился к славе Пушкина: «…Что бы ни случилось с ним, всё шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не понимаю… Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою…»? Не понимаю!.. Повезло, повезло… Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие…». Вот так же бездари из Моссолита ревностно относились к славе Булгакова. И он «отомстил» им, создав гениальное, очаровывающее магией слов, самое загадочное произведение советских, причем самых политизированных, лет. Чем, видимо, вызвал новую волну ненависти собратьев по цеху.
Михаил Булгаков – один из немногих, кто в 20-30-е годы писал так, как хотел и внутренне был полностью свободен. Мастер был выше идеологических или конъюктурных установок. Ахматова назвала это «великолепным презрением». И советская власть гения не трогала. Булгакова никогда не запрещали совсем, и возвращался он не как жертва политической борьбы, а просто как большой писатель. И в отличие от многих, ну очень советских авторов, он умер в своей постели, а не на нарах или у расстрельной стенки.
Сегодня «Мастера» даже в школе «проходят». Но я сомневаюсь, что все школьники читают роман. И, может быть, правильно. Философский его смысл и не всем взрослым доступен. Я думаю, что если бы не дурацкие запреты, если бы от советских людей многого не скрывали, то многих бед можно было бы избежать.
