Ах, ты степь моя, степь широкая!
(Окончание. Начало в №17-19)
Кусочек хлеба
Кусочек хлеба – как это прекрасно…
Когда-нибудь ты раньше размышлял,
Когда на утро с колбасой и маслом
Себе его на завтрак выставлял!
Ты принимал сей дар без размышленья,
Ценил ли ты, что не умел хранить?
Сегодня для тебя тот ломтик – наслажденье.
В нужде ты научился хлеб ценить.
Кусочек хлеба с благодарным взглядом
Ты съел бы нынче, чтоб набраться сил.
И был бы счастлив находиться рядом
С тем, чей крестьянский труд так тяжек был.
Когда увидишь, как колосья хлеба
Под летним ветерком на поле полегли,
Поверь в божественную силу неба
И согласись, что хлеб – есть золото земли!
И не забудь под сводами родного крова
Тот ломтик хлеба, что глотком свободы был,
И за обильем блюд припомни снова,
Как свято ты его боготворил.
Мгновенья счастья навсегда запомни,
То, в чем навеки ты поклялся здесь.
Учить своё дитя в молитве складывать ладони
И говорить: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь!»
Герберт Вегнер,
написано в русском плену 1946 г.
Прочитав ещё раз эти стихи, подумал, что, несмотря на все различия между людьми разных наций, общечеловеческие ценности, слава Богу, нас надежно объединяют.
Мы люди другой исторической формации и другого времени. Путь к познанию сути хлеба иной, чем у этого солдата Г. Вегнера. Ведь если их прабабушки уже 200 лет были свободны от семейных забот по выпечке хлеба, то нашим матерям это было обычным ещё в 1960-е годы. Это отражалось и на восприятии понятия хлеба у подрастающих детей.
На долю послевоенного поколения советских людей выпали далеко не сытые первые 10-12 лет жизни. Конечно, мы в силу своего возраста мало что могли осмыслить сами. Но суровая действительность требовала от наших родителей, вынесших безмерные тяготы фронтовой и тыловой жизни, не только рачительного, но и уважительного отношения к хлебу. Сколько себя помню, мать всегда повторяла: «хлеб берегите», «доедайте свои кусочки», «грех большой допускает тот, кто уронит хлеб на пол» и т. д. Эти слова навсегда застряли в наших детских головках. Примерно то же говорили мамы наших ровесников.
В 50-е годы в станицах семьи, как правило, были многодетными. Почти все мамы тогда не работали, а вели домашнее хозяйство и растили детей. И хлеб каждая мама пекла сама. Наша мама за одну выпечку готовила хлеба на два дня. К празднику же пекла ещё и булочки, ватрушки, пирожки, каравайцы, кокурки, перженцы и прочую вкусную хлебную снедь. Готовилось это все на наших глазах, а порой и при нашей посильной помощи. Отсюда само собой понималось, что «хлеб – это не просто».
К тому же слышали, что не у каждой хозяйки он хорошо получается. Про таких «хлебопеков» с усмешкой поговаривали: «Не дай Бог, уронишь её буханку себе на ногу…».
Видели, что сначала отцу надо было заработать пшеницу и как-то привезти её домой.
Дома пшеницу сначала отвевали на ветру, затем складывали в надежный чулан и тщательно оберегали от сырости и мышей. Зерно должно было «отлежаться», иначе мука, как говорили, будет «слабой».
Поздно осенью с колхозной фермы отец «выписывал» (арендовал) лошадь с телегой, и старшие грузили на нее мешки с пшеницей, чтобы отвезти на мельницу. У ворот мама упрашивала: «Смотри, отец, не спутай на мельнице наши мешки с чужими. Муку везите с нашей пшеницы».
Но задолго до этого, в августе, посылала она нас, своих сыновей, в пойму реки Урал на старицу Солянку или озеро Дубовое за шишками хмеля, без которых хороших дрожжей к муке не приготовишь. «Собирайте в мешки только подрумяненные солнышком кисти», – наказывала она нам. В чистый рушник же заворачивала краюху все той же буханки.
Плети хмеля в лесу забирались на самую верхушку четырех-пятиметровых вязов, стоящих по опушкам и прогалинам чащи у озера или старицы. Встречались такие места не часто, но мы их хорошо знали от старших. Чтобы добыть шишки хмеля, непременно надо было забраться на верхушку дерева. Плеть наверху тонкая, крепко держится за ветки и легко отрывается. Порой надо быть виртуозом, чтобы снять плеть с тонких веточек на краю кроны дерева.
Бывало, что удавалось это ценой плохо спланированного парашютного прыжка, только вместо строп в руках оказывались плети хмеля. В лесу к вечеру от шишек хмеля голова слегка кружилась, но бежали мы домой хотя и исцарапанные, но радостные. Знали, раз набрали мы крупный, спелый хмель, мама нас похвалит за помощь. Дома шишки расстилали и сушили в тени 3-4 дня. Так хмель готовили к осени.
Осенний поход на мельницу сам по себе был интересен. Там на каждом шагу были чудеса. Главный колдун – мельник Харлампиевич. Казался он толстым и сердитым великаном. Мука у него была даже на бровях. Он проверял зерно в каждом мешке на глаз.
Бывало, что кому-то и браковал: «Курам вези, коли не сберег», – таков был его приговор нерадивому хозяину.
Грохот жерновов как-то не отвлекал – завораживал вид белой струи муки, на ощупь невесомой и пушистой. Однако мешки были очень тяжелыми. С другой стороны из чрева мельницы сыпались отруби – оболочки зерен пшеницы. Отруби шли на подкормку свинушки, коровы и теленка. Из этих свежих отрубей мама брала 2-3 кг и слегка замачивала теплым отваром хмелевых шишек. Перемешивала кашицу до состояния колючих комочков и высушивала в тени. Подсохшие комочки на вид были неказисты, но от них приятно веяло хмельным ароматом. Готовые дрожжи могли долго храниться в сухом месте в мешочке.
После размола зерна, опять же ждали дней 10-12, – мука должна «отлежаться» в прохладном чулане. Так же как и пшеницу, её оберегали от влаги и мышей. Старались, чтобы к мешкам был со всех сторон доступ хозяйскому глазу и Мурке. Кошка Мурка добровольно и честно несла почти круглосуточную вахту. За вознаграждение себе самой. Иногда, в удачные дни, она приходила домой с явным намерением угостить и хозяев – с мурлыканьем клала к ногам пойманную мышь. Мама непременно гладила ее, приговаривая: «Умница, хлеб наш бережешь», – и давала молочка в награду.
Ну вот, пришло время и новую муку опробовать. Замешивать хлеб маме помогала обычно наша сестра. Потому что «не мужское это дело». А вот присматривать за кастрюлей с тестом, стоящей в теплом укромном месте «мужчинам» доверялось, но чтобы руки чистые были. Как только крышка с кастрюли приподнимется и высунется оттуда широкий беловато-палевый язык хлебушка, так надо быстрее его, перемешивая пальцами, затолкать назад в кастрюлю, чтобы он «не убежал на пол».
Побродит тесто какое-то время, а тут и печь протопилась – нагрелась до «меры». В качестве формы использовали чугунные сковородки, которые смазывали маслицем. С помощью сковородника, на длинном деревянном черенке, сажали хлеба в печь.
Хозяйка хорошо знала свою печь и точно, хоть и на глаз, определяла, когда подать созревшее тесто на выпечку. Искусство состояло и в том, чтоб выбрать и момент созревания теста. Передерживать нельзя, – перекиснет, и хлеб будет «неважнецким».
Пока хлеба в печи, мама несколько раз откроет заслонку и посмотрит – не подгорел ли какой? Ровно ли ложится румянец у хлебной корочки? Опять же сковородник быстро поможет поменять местами будущие буханки.
Наконец хлеб достаётся из печи, осторожно вынимается из сковородок и укладывается по чистому полотну на кухонном столе. Пока буханки горячие, им смазывают макушки маслом, и все они закрываются тёплым чистым полотенцем. Они должны постепенно остыть, иначе под коркой будет пустота. Через 2-3 часа хлеб готов.
От каждой буханки веет чудным ароматом. А когда отец отрежет первую горбушку, всю комнату накроет сильной волной хлебного «духа» – запаха. Почему-то теперь кажется, что в каждом доме аромат хлеба был свой.
И подсознательно он укладывается в суть понятия «отчий дом». Аромат этот очень сложный, но спутать его нельзя ни с каким другим. Это запах – именно хлеба. Если вдыхать этот аромат сосредоточенно, то вдруг почудится вкус нагретого солнцем в тихий июльский вечер зреющего пшеничного поля. А то перед глазами возникнет видение хмелевых шишек и кажется, что именно их аромат в перемежку с запахами леса вырвался из под корки надрезанной буханки. Следующий прилив запаха заставит тебя вспомнить сухие комочки дрожжей и то, как вчера благоухала подошедшая хлебная закваска – опара.
Если поднесёшь тёплую горбушку к лицу и закроешь глаза, то сразу станет ясно: так это же запах маминых рук. Кажется, что сейчас, через секунду, она коснётся твоих щёк, погладит по голове и прижмёт тебя к себе крепко-накрепко. Много разных дел было в то время у наших мам. Какие-то можно было перепоручить детям, какие-то – отложить на время, без чего-то перебиться. А вот каждодневная забота о детях и хлебе для них была постоянной. Лишь к середине 60-х годов в сельмаге стал появляться «казенный хлеб», но он обладал лишь намеком на хлебный запах. Поэтому в зимние месяцы мама частенько, как и раньше, пекла хлеб. Ей нравилось глядеть на подросших сыновей, которые по-детски, с явным удовольствием грызли горбушку домашнего хлеба.
Наша жизнь в поселке тогда была неразрывно связана с природой и, в первую очередь, с поймой реки Урал. Чем бы мы там ни занимались, в лугах или в поле, в узелке с прочими продуктами всегда была краюха домашней маминой буханки. Какая же она была вкусной на коротком отдыхе в обед, даже если кроме уральной воды попить ничего не осталось. Ну а если добавишь стакан-другой ягод ежевики, что мимоходом собрал вдоль старицы, то горбушка домашнего хлеба казалась в разы вкусней.
Наверное, поэтому-то так остро почувствовалось и глубоко запало в душу всё, что связано с посещением Европейского музея хлеба в пригороде старинного города Гёттингена.
Виктор Буянкин,
заслуженный работник Республики Казахстан,
кандидат сельскохозяйственных наук,
г. Волгоград, февраль 2015 г.
